Алёша Прокопьев

1957 (Чебоксары)
2010 • Перевод

Премия Андрея Белого 2010 присуждается за переводы с английского (Чосер, Спенсер, Милтон, Уайльд, Хопкинс), немецкого (Рильке, Ницше, Тракль, Бенн, Гейм), шведского (Транстрёмер).

Окончил отделение искусствоведения исторического факультета МГУ, работал ночным сторожом.

Переводит стихи с английского, немецкого, шведского, итальянского. В 1996-2002 руководитель семинара художественного перевода в Литературном институте. Куратор чебоксарского фестиваля современной поэзии «ГолосА», куратор проекта «Метаморфозы. Беседы о художественном переводе».

Участник антологий «Строфы Века», «Самиздат Века» и «Строфы Века – 2».

Работы

Книги

Ночной сторож. Стихи. М.: Carte Blanche, 1991.

День един. М.: Линор, 1995.

Снежная Троя. Стихи. М.: ОГИ, 2003.

Из текстов

Из Тумаса Транстрёмера (пер. с швед.)

Эпилог 

Декабрь. Швеция, словно вытащенная на сушу 
шхуна со снятым такелажем. Мачты её воткнуты 
в сумеречное небо. Сумерки длиннее, 
чем день – путь, ведущий сюда, каменист; 
лишь к полудню доходит свет, 
и тогда зима воздвигает свой колизей, 
освещённый нереальными облаками. Вместе с ним 
от деревень поднимается головокружительный 
белый дым. Бесконечно высоко стоят облака. 
Море, рассеянно и будто прислушиваясь к чему-то, 
подкапывается под корни небесного древа. 
(Над тёмной, отвернувшейся половиной души летит 
незримая птица, будя спящих 
своим криком. Тогда телескоп 
поворачивается, улавливая иное время, 
и вот – лето: горы мычат, изобилуя 
светом, и ручей сжимает сверкание солнца 
в прозрачной руке... затем всё уходит, 
словно конец плёнки обрывается в темноте). 

А вот вечерняя звезда прожигает насквозь облако. 
Деревья, дома и заборы увеличиваются, растут 
в беззвучно свергающейся лавине мрака. 
И под звездой всё ясней вырисовывается иной, 
сокрытый пейзаж, живущий на рентгеновском снимке ночи 
жизнью очертаний. 
Тень волочит свои сани между домов. 
Дома в ожидании. 

В 18 подходит ветер, 
с гиканьем рассыпаясь по улочкам тихой деревни – 
кавалерийским отрядом во тьме. Как 
звенит и затихает чёрная тревога! 
Дома застыли в недвижном танце, 
в шуме, похожем на шелест сна. Порыв 
за порывом проходит над бухтой, прочь 
к открытому морю, бросающемуся во тьму. 
А в небе отчаянно сигналят флажками звёзды. 
Их зажигают и гасят тучи, что летят вперёд, 
лишь тогда становясь заметными, 
когда закрывают собой свет: так тучи минувшего 
рыскают в наших душах. Проходя мимо конюшни 
слышу сквозь завывание ветра топот больной лошади. 
И вот сигнал к отходу шторма: у сломанной 
калитки, что хлопает не переставая, фонарь 
покачивается в руке, какое-то животное испуганно 
вскрикивает в пещере. Шторм отходит, над скотными дворами 
раскатываясь громом, завывая 
в телефонных проводах, оглушительно свистя 
в черепицах на крыше ночи, 
и дерево беспомощно сбрасывает ветви. 
Звук волынок слышится! 
Звук волынок, приближающийся к тебе, 
освобождающий. Процессия. Лес марширует! 
Вкруг форштевня стремнина, и мрак летит вперёд, 
а море и суша дрейфуют. И мёртвые, 
собравшиеся в трюме, они с нами, 
с нами в пути: морская поездка, прогулка, 
не надо спешить, и ты в безопасности. 

И опять и опять мир по новой 
снимается с лагеря. Однажды летом 
ветер хватает дуб за ванты и швыряет Землю вперёд. 
Кувшинка гребёт своей невидимой перепончатой лапой 
в чёрных объятиях омута, что спасается бегством. 
Валун катится по космическим залам прочь. 
В летние сумерки видны острова, 
встающие на горизонте. Старые деревни 
всё глубже и глубже въезжают в леса – 
их везут времена года под скрипенье сорок. 
Когда год сбросит с себя сапоги 
и солнце вскарабкается выше – деревья покроются листьями, 
наполнятся ветром и уплывут на свободу. 
У подножья горы прибоем пенится хвойный лес, 
но тут наступает долгая тёплая зыбь лета, 
медленно проходит по верхушкам деревьев, длится 
мгновенье и снова скрывается – 
и побережье остаётся без листьев. И под конец: 
Дух Божий как Нил выходит из берегов 
и убывает в ритме, уловленном 
текстами стольких столетий. 
Но и Он неизменен 
и поэтому редко бывает здесь видим. 
Осеняет крестом процессию, стоя поодаль. 

Так проходит корабль сквозь туман, 
а туман его не замечает. Безмолвие. 
Сигнальным огнём – тусклый свет фонаря. 


Следы 

Два часа ночи: сиянье луны. Поезд остановился 
посреди чистого поля. Вдалеке пунктиром – огни города, 
холодно мерцающие на грани зрения. 

Как будто некто так глубоко погрузился в сон, 
что никогда не вспомнит, что был там, 
вернувшись в свою комнату. 

И как будто некто так глубоко погрузился в свою болезнь, 
что всё, бывшее днями жизни его, превратилось в несколько 
мерцающих точек, холодных крошечных точек, 
роящихся на грани зрения. 

Поезд стоит, совершенно застыв. 
Два часа ночи: яркая луна, звёзд почти нет. 


Медленная музыка 

Здание закрыто. Солнце проникает через окна, 
нагревая столешницы, 
достаточно прочные, чтобы вынести тяжесть человеческих судеб. 

Мы сегодня гуляем – на длинном просторном склоне. 
Многие в тёмном. Можно стоять на солнце, закрыв глаза, 
и чувствовать, как тебя медленно несёт ветром. 

Я слишком редко подхожу к воде. Но сейчас я здесь, 
среди валунов – их безмятежных спин. 
Валунов, которые вышли когда-то из моря, медленно пятясь. 


Средневековые мотивы 

За чудесной мимикой нашей ждёт нас 
череп, хитрый джокера глаз. Тогда как 
солнце тихо катит по небу мимо. 
В шахматы бьёмся. 

Звонко парикмахер стрижёт боскеты. 
Солнце тихо катит по небу мимо. 
Миром завершилась игра. Молчаньем 
радуги чистой.