Переводы

ПЕРЕВОДЫ НА ИТАЛЬЯНСКИЙ ЯЗЫК

РУССКИХ ПОЭТОВ И ПИСАТЕЛЕЙ

Книги:

Небесный Петербург теней (La Pietroburgo celeste delle ombre), Genova: San Marco dei Giustiniani, 2002 (6 русских поэтесс о Петербурге)

Новая русская поэзия (La nuova poesia russa), Milano: Crocetti, 2003 (24 поэта, 394 стр.)

Изабелла Улановская, Путешествие в Кашгар и другие истории (Viaggio a Kašgar e altre storie), Lecce: Manni, 2003

Александр Пятигорский, Философия одного переулка (Filosofia di un vicolo), Bologna: Edizioni Pendragon, 2004

Меж грозненских руин (Tra i ruderi di Groznyj), Lecce: Manni, 2005 (поэты про Чечню)

Елена Шварц, Санкт Петербург и тьма нежная (San Pietroburgo e l’oscurità soave),Venezia: Edizioni del Leone, 2005

Василий Филиппов, Мне снилось, будто я летаю на облаке (Ho sognato di volare su una nuvola), Brescia: L’Obliquo, 2009

Елена Шварц, Гомункулы и другие истории, Sesto San Giovanni: Edizioni del foglio clandestino, 2011

Василий Филиппов, Это всегда происходило с нами (E’ sempre accaduto a noi): Pesaro, Thauma, 2012

Елена Шварц, Так жили поэты (Così vivevano i poeti): Pesaro, Thauma, 2013

Василий Филиппов, О неживой природе (Della natura non viva): Pesaro, Thauma, 2013

Шамшад Абдуллаев, С натуры (Dal vivo): Pesaro, Thauma, 2014

Елена Шварц, Арно Царт (Arno Zart), Pesaro: Thauma, 2014

Сергей Завьялов, Рождественский пост (Il digiuno natalizio). Roma: Fermenti, 2016

Журнальные публикации:

«Поэзия Вавилона» // Poesia, май 1999

Сергей Тимофеев, стихи // L’Immaginazione, июль-авг. 1999

«Ферганская школа поэзии» // Poesia, февр. 2001

Дмитрий Григорьев, «Автобиография в свободной форме» // Poesia, янв. 2002

Хамдам Закиров, стихи // L’Immaginazione, март 2002

Игорь Холин, «Стихи о бараках» // Poesia, май 2002

Шамшад Абдуллаев, стихи // Fermenti, XXXII, № 224

Дмитрий Голынко-Вольфсон, стихи // Poesia, сент. 2002

Хамдам Закиров, Валерий Земских, стихи // Il vascello di carta, февр. 2003

Сергей Завьялов, «Диалоги в царстве теней» // Poesia, март 2003

Иван Ахметьев, «Стихи и только стихи» // Poesia, окт. 2003

Виктор Кривулин, Сергей Стратановский, стихи // L’Immaginazione, нояб. 2003

Елена Шварц, «Сад и садовник» // Poesia, март 2004

Дмитрий Григорьев, стихи // L’Immaginazione, март-апр. 2004

Сергей Стратановский, «Тьма дневная» // Poesia, июль-авг. 2004

Сергей Завьялов, «Мордвин в Санкт- Петербурге» // Semicerchio, окт. 2004

Сергей Тимофеев, стихи // Poesia, март 2005

Белла Улановская, «Сила топонимики» // L’Immaginazione, 2005

«Поэты Изабеллы» (Д. Григорьев, А. Мирзаев, В. Земских) // Poesia, янв. 2006

Сергей Стратановский, «Пхармат» // L’Immaginazione, март 2006

5 русских поэтес (Е. Фанайлова, М. Георгадзе, О. Мартынова, О. Седакова, Е. Шварц) // Le voci della luna, март 2006

Дмитрий Пригов, «Пародия и маска» // Poesia, июнь 2006

Шашмад Абдуллаев, Хамдам Закиров // Paginazero, июнь 2006

Александр Ильянен, стихи // L’Immaginazione, авг.-сент. 2006

Хамдам Закиров, «Наброски для Кавафиса» // Poesia, март 2007

Виктор Кривулин, стихи // Poesia, нояб. 2007

Сергей Завьялов, "Пороги на Ванте" // L'Immaginazione, окт.-нояб. 2007

Геннадий Айги, “Эпос Поволжья” // Poesia, март 2008

Белла Улановская, “Боевые коты” // Slavia, 1, 2008

Александр Миронов, стихи // Poesia, сент. 2009

Елена Шварц, «Габала» // L’Immaginazione, окт. 2009

Лев Рубинштейн, «Алгоритм письма» // Poesia, нояб. 2009

Игорь Холин, «Homo sovieticus» // Slavia, июль-авг. 2009

Арсен Мирзаев, стихи // L’Immaginazione, дек. 2009

Геннадий Айги, стихи // Lo Straniero, дек. 2009

Шамшад Абдуллаев, стихи // Poesia, март 2010

Елена Шварц, «Соседка» // L’Immaginazione, апр.-май 2010

Дмитрий Григорьев, Валерий Земских, «Стихи на берегу Невы» // Fermenti, № 235

Елена Шварц, «Поэзия как музыка и вера» // Poesia, сент. 2010

Дмитрий Чернышев, стихи // L’Immaginazione, янв.-февр. 2011

Вячеслав Крыжановский, стихи // L’Immaginazione, апр.-май 2011

Роальд Мандельштам, стихи // Poesia, окт. 2011

Дмитрий Григорьев, стихи и рассказы // Hebenon, нояб. 2011

Михаил Кузьмин, стихи // L’Immaginazione, янв.-февр. 2012

Геннадий Айги, стихи // L’Immaginazione, март-апр. 2012

Алла Горбунова, «Свадьба альбатроса» // Poesia, май 2012

Белла Улановская, «Нюрка», «Егорка» // Hebenon, нояб. 2012

Михаил Кузьмин, афоризмы // Hebenon, нояб. 2012

Сергей Завьялов, «4 хороших новости» // Poesia, июль-авг. 2013

Дмитрий Григорьев, проза // L’Immaginazione, июль 2014

Алла Горбунова, стихи // L’Immaginazione, июль 2014

Список переводов – сокращенный, отсутствуют А. Блок, Л. Андреев, В. Маяковский, Н. Клюев, Н. Гумилев, А. Ахматова, В. Хлебников, С. Есенин, Б. Слуцкий, В. Высоцкий и др.

Переводы на итальянский язык поэтов – лауреатов Премии Андрея Белого

Шамшад Абдуллаев

СОСЕД

Старик-астматик, сошедший с ума в прошлом году,

сидит на балконе. Он, словно цветок,

знает лишь то, что к нему прикасается. Вопль –

оживает одно только горло, и кровь, как засада,

встречает зрачки. Кто в нём теперь? Какой

хитрый разум выталкивает из него злой кашель

на бескровную улицу? Его лицо сжимается

в сухой комок всё уже, вот-вот исчезнет,

перейдёт в другую реальность. Отчего он кричит – чья ступня

давит с нарастающей силой на его

душу? Чья воля извлекает его из древнего колодца

и вновь бросает на дно вертикального туннеля? Его руки

сходятся, но не в знаке объятья,

стонут суставы пальцев. Когда ему легче,

он –

птица в гнезде.

Šamšad Abdullaev

IL VICINO

Un vecchio asmatico, impazzito l’anno scorso,

siede sul balcone. Egli, come un fiore,

conosce solo ciò che lo tocca. Un urlo –

ravviva solo la gola, e il sangue, come un agguato,

incontra le pupille. Chi c’è in lui adesso? Quale

mente astuta scaccia via da lui la tosse malvagia

sulla strada esangue? Il suo volto si stringe

in un grumo secco sempre più stretto, ora svanirà,

passerà a un’altra realtà. Perché egli strilla – il piede

di chi schiaccia la sua anima con forza crescente?

La volontà di chi lo estrae dal pozzo antico e

lo scaraventa di nuovo sul fondo di un tunnel verticale?

Le sue braccia

si riuniscono, ma non nel segno dell’abbraccio,

gemono le articolazioni delle dita. Quando sta meglio,

lui è

un uccello nel nido.

Геннадий Айги

I

Золотая проволока – фигура твоя,

о, из алого мельканья

лицо,

выше – шелковый воздух.

II

Был конь у меня, –

хоть растянись ты на нем и поспи!

На крупе могла, не расплескиваясь,

держаться вода.

III

Мама в гости меня отпустила,

чтоб я покачивалась,

словно жертвенный котел над огнем,

в пеньи – пред вами.

Gennadij Ajgi

I

È un filo d’oro la tua sagoma,

oh, è di un balenio purpureo

il volto,

ti sovrasta l’aria vellutata.

II

Avevo un cavallo, –

ti distendevi su di esso a dormire!

Sulla groppa l’acqua poteva

trattenersi, senza sciabordare.

III

La mamma mi ha lasciata andare

in visita, affinché io dondolassi,

cantando – davanti a voi,

come un paiolo sacrificale sul fuoco.

Павел Арсеньев

СНАЧАЛА И ПОТОМ

сначала хочется, чтобы тебя изучали

как литературного классика,

потом практика осуществления этого желания

вносит свои коррективы.

и в какой-то момент

ты уже убеждаешь других (и себя) в том,

что сама категория

'литературного классика' устарела

за ненадобностью,

что это 'определенная социальная мифологема'

или что 'выступать из презумпции классического –

это занимать определенную идеологическую позицию'.

и действительно кажешься смешным,

что ты мог раньше этого не понимать.

а все же иногда все равно

приснится что-нибудь этакое.

*

сначала раздражаешься профанностью эпохи,

повторяешь самый реакционный вздор,

затем – понимая, что все равно

все обреченно движется вперед –

особенно ополчаешься на трансгрессии,

затем выступаешь с позиции трансгрессии

за пределы текста,

затем выясняешь, что правда не в субстанции,

а в связях,

и что связь есть не только с прошлой твердостью

(да, да, ее ведь почти всегда уже нет –

она ведь все время должна утрачиваться и рваться,

чтобы вызывать неслабеющее воодушевление),

связь есть и прямо тут, на плоском месте земли,

особенно между некоторыми вещами,

хотя и между некоторыми словами,

а в конце понимаешь,

что все эти разы, когда ты высказывался,

лучше всего тебе удавались пассажи,

в которых говорящий то ли сам не вполне понимает,

по какую он сторону баррикад

и какую партию исполняет,

то ли оставляет возможность это решить тому,

кто это прочтет или услышит.

Pavel Arsen’ev

PRIMA E DOPO

prima vuoi esser studiato

come classico letterario.

poi la realizzazione di questo desiderio

introduce i suoi correttivi.

e a un certo momento

ormai convinci gli altri (e te stesso)

che la categoria stessa

di “classico letterario” è invecchiata

per mancata necessità,

che è un “determinato mitologhema sociale”,

o che “venir fuori dalla presunzione del classico

è occupare una determinata posizione ideologica”.

ed effettivamente sembra ridicolo,

che tu abbia potuto non comprenderlo.

tuttavia in ogni caso talora

sognerai qualcosa del genere.

*

all’inizio ti irriti per il carattere profano dell’epoca,

ripeti le sciocchezze più reazionarie,

poi – comprendendo che comunque

tutto necessariamente va avanti –

aggredisci in particolare le trasgressioni,

poi esci dalle posizioni della trasgressione

oltre i limiti del testo,

poi chiarisci che la verità non è nella sostanza,

ma nei legami,

e che il legame c’è non solo con la solidità passata

(sì, sì, quasi sempre esso non esiste più –

deve sempre perdersi e spezzarsi,

per suscitare un fervore duraturo),

il legame c’è ed è proprio qui, in uno spazio piatto della terra,

in particolare tra alcuni oggetti,

benché sia anche tra alcune parole,

e alla fine comprendi che

tutte quelle volte in cui ti sei espresso,

ti riuscivano meglio i passaggi

in cui l’io narrante o non comprende del tutto

da quale parte della barricata sta

e quale ruolo esegue,

o lascia la possibilità di deciderlo a colui

che leggerà o sentirà questo.

Иван Ахметьев

в моей душе есть

ребëнок и старик

старику нужен покой

а ребëнку ласка

***

зимой не отличишь

живые деревья

от мëртвых

Ivan Achmet’ev

nella mia anima c’è

un bimbo e un anziano

all’anziano serve la quiete

al bimbo una carezza

***

in inverno non distinguerai

gli alberi vivi

da quelli morti

А ркадий Драгомощенко

Изымая смерть из изъятий,

в выражении «никто не виновен, так как

нет вины изначально» – легко обнаружить

(как если провести рукой по клетке шиповника

или по полу, усеянному стеклом разбитым)

едва внятный образ уже опоздавшей карты,

чьи континенты и острова, etc. дары простые –

дыры, оплавленные предрассветным туманом.

Arkadij Dragomoščenko

Togliendo la morte dalle deroghe,

nell’espressione “nessuno è colpevole, giacché

da sempre non esiste la colpa” – è facile trovare

(come se si passasse la mano sulla gabbia di una rosa

o su un campo, disseminato di vetro rotto)

l’immagine appena comprensibile di una carta datata,

i cui continenti, le isole, etc., semplici doni –

sono fori, erosi dalla nebbia antelucana.

Александр Ильянен

КНИЖЕЧКА

Книжечка Пазолини упала на пол

не сделав большого шума. Чуть слышно

сын офицера и учительницы поэт Пьер Паоло Пазолини

отмучался в эту осеннюю ночь

мертвое тело Пьера Паоло Пазолини лежит

на пустынном пляже

Раннее утро. Тело Пазолини на пустынном пляже

Вспоманаю зимой о поэте. Тоненькую книжечку

поднял с пола

Aleksandr Il’janen

UN LIBRICCINO

Il libriccino di Pasolini è caduto sul pavimento

senza fare molto rumore. Si è sentito appena

figlio di un ufficiale di una maestra il poeta Pier Paolo Pasolini

ha finito di soffrire quella notte autunnale

il corpo morto di Pasolini giace

su una spiaggia deserta

Mattina presto. Il corpo di Pasolini su una spiaggia deserta

Ricordo in inverno il poeta. Ho sollevato da terra

l’esile libriccino

Виктор Кривулин

ДВАЖДЫ РОЖДЕННОЕ УТРО

Дважды рожденное утро

начало всего

что начинается или когда-то начнется

просыпаюсь от ослепительной боли

спайка летнего солнца с легким дождем

склейка монтажная

ножницы скотч –

и по живому

без морфия без морфея

Viktor Krivulin

UNA MATTINA NATA DUE VOLTE

Una mattina nata due volte

l’inizio di tutto

ciò che inizia o che inizierà

mi sveglio per il dolore accecante

la saldatura del sole estivo con una pioggia leggera

un’incollatura di montaggio

le forbici lo scotch –

e sul vivo

senza morfina senza morfeo

Александр Миронов

И сладость смертная и горечь бытия,

и горе превышающее меру

рассудка, бред и темень забытья,

безумие обиды иль соблазна,

убийство, боль, сомненья, торжество

не стоят одного –

нечаянно единственного слова.

Aleksandr Mironov

La dolcezza mortale e l’amarezza dell’esistenza,

l’afflizione che supera la misura

del senno, il delirio e le tenebre dell’oblio,

la follia dell’offesa o della tentazione,

l’assassinio, il dolore, i dubbi, l’esultanza

non valgono una cosa –

la parola inaspettatamente unica.

Лев Рубинштейн

ВОПРОСЫ ЛИТЕРАТУРЫ

(1992)

1.

И вот я пишу...

2.

Я пишу под завыванье ветра, под дребезжанье оконных рам, под шум прибоя...

3.

Я пишу: «Тут началось нечто невообразимое!»

4.

Я пишу под шум прибоя, под приступы тошнотворной тоски, под звон стекла...

5.

Я пишу: «Трудно даже представить себе, что тут началось!»

6.

Я пишу под звон стекла, под насмешливые взгляды окружающих, под завыванье ветра...

7.

Я пишу: «Невозможно и описать, что тут началось!»

8.

Господи! Что началось?

9.

Да и есть ли хоть кто-нибудь, кто сумел бы объяснить, что все это значит?

10.

Если есть, то кто?

11.

Если нет, то почему?

12.

А почему здесь дети?

13.

Где они были?

14.

Что делали дети в лесу?

15.

Хорошо ли поступают дети?

16.

Кого встретили дети около дома?

17.

Кто из детей правильно ухаживает за комнатными растениями?

18.

Что дети делают неправильно?

19.

Почему им всем никто не объяснит, что им тут вовсе не место?

Lev Rubinštejn

QUESTIONI DI LETTERATURA

(1992)

1.

Ed ecco scrivo…

2.

Scrivo con l’ululato del vento, col sibilo dei telai delle finestre, col rumore della risacca…

3.

Scrivo: “Qui è iniziato qualcosa di inimmaginabile!”

4.

Scrivo col rumore della risacca, con attacchi di una malinconia nauseante, col tintinnio del vetro…

5.

Scrivo: “È difficile perfino immaginare che cos’è iniziato qui!”

6.

Scrivo col tintinnio del vetro, tra gli sguardi beffardi degli astanti, con l’ululato del vento…

7.

Scrivo: “Non è neanche possibile descrivere che cos’è iniziato qui!”

8.

Signore! Che cos’è iniziato?

9.

Ma c’è qualcuno che sappia spiegare che cosa significa tutto questo?

10.

Se c’è, chi è?

11.

Se non c’è, perché?

12.

E perché qui ci sono i bambini?

13.

Dov’erano?

14.

Che facevano i bambini nel bosco?

15.

Si comportano bene i bambini?

16.

Chi hanno incontrato i bambini vicino alla casa?

17.

Chi tra i bambini cura correttamente le piante della camera?

18.

Che cosa fanno i bambini scorrettamente?

19.

Perché a tutti loro nessuno spiega che qui non è posto per loro?

Ольга Седакова

Всегда есть шаг, всегда есть ход, всегда есть путь.

Да не сдадимся низким целям.

Так реки, падая, твердят ущельям:

всегда есть шаг,

всегда есть ход,

всегда есть путь.

Как труп, лежу я где-нибудь –

или в начале наважденья?

Но кто попробует? Кто вытерпит виденье,

глядящее в пустую грудь?

Всегда есть шаг, всегда есть ход, всегда есть путь.

Ol’ga Sedakova

C’è sempre un passo, sempre un cammino, sempre una via.

Ma non cederemo a scopi infimi.

Così i fiumi, cadendo, ripetono alle gole:

c’è sempre un passo,

c’è sempre un cammino,

c’è sempre una via.

Come un cadavere, giaccio chissà dove –

o all’inizio di un’allucinazione?

Ma chi proverà? Chi tollererà la visione,

che guarda un petto vuoto?

C’è sempre un passo, sempre un cammino, sempre una via.

Александр Скидан

У ОКНА

Круг мраморный луны – распил полночный –

в объятьях быстротечных облаков.

Их бурное скольженье; нерест звезд;

рукопожатье с небом-невидимкой

деревьев. Деревянное, сухое,

вселяющее трепет в позвонки оконной рамы.

Позже – безучастной

(когда я в тюль прозрачный завернул

ее крестообразные ключицы и свет включил,

чтоб время превозмочь).

Aleksandr Skidan

ALLA FINESTRA

Il cerchio marmoreo della luna – taglio di mezzanotte –

era abbracciato dalle nuvole fugaci.

Scivolavano impetuose; fregola delle stelle;

gli alberi stringevano la mano al cielo

invisibile. Legnosa secchezza, che

infonde un fremito sulle vertebre del telaio della finestra.

Più tardi indifferente

(quando ho avvolto le sue clavicole cruciformi

nel tulle trasparente e ho acceso la luce

per sopraffare il tempo).

Сергей Стратановский

ПОДАРОЧНОЕ ИЗДАНИЕ ПОЭМЫ АХМАТОВОЙ

То, что было с нею и со страной

То, что было ослепшей от горя стеной

Очередью многодневной…

А потом отозвалось поэмой гневной

Что сховала в мозгу

от доносчиков и палачей

Нынче книжкой изящной

привычно лежит на витрине

Девушкам милым подарок,

игрушка для книголюбца

Sergej Stratanovskij

EDIZIONE DONO DI UN POEMA DELL’ ACHMATOVA

Ciò che accadde a lei e al paese

Ciò che fu un muro abbagliato per il dolore

Una fila durata giorni e giorni…

E poi si rifletté in un poema furioso

Che lei nascose nel cervello

dai delatori e dai carnefici

Ora libriccino elegante

sta solitamente in vetrina

Dono per le fanciulle soavi,

ninnolo per il bibliofilo

Елена Фанайлова

Вот подошла зима и ее золотые, тихие штуки.

Каждый волен искать для себя забавы:

Маленькие вечера, медные звуки,

Шелковистые вздохи, медленные отравы.

Если бы люди знали судьбу свою сами,

Они сравнились бы с остальными,

Стали бы присматривать за сердечными весами,

Часами песочными, клепсидрами кровяными,

Содержать в порядке странные механизмы

На подверженной раздражению амальгаме,

Все эти воронки, колбочки, трубочки, призмы

Сердца, занятого своими бегами.

Elena Fanajlova

Ecco è arrivato l’inverno e le sue quiete cosette dorate.

Ciascuno è libero di cercare per sé i divertimenti:

Le piccole serate, i suoni di rame,

I sospiri di seta, i veleni lenti.

Se le persone conoscessero il proprio destino,

Si paragonerebbero agli altri,

Sorveglierebbero la bilancia del cuore,

Gli orologi a sabbia, le clessidre del sangue,

Manterrebbero in ordine strani meccanismi

In un amalgama esposto alla stizza,

Tutti questi imbuti, coni, tubicini, prismi

Del cuore, occupato con le sue corse.

Василий Филиппов

Ночью проснулся.

День еще не взошел,

День-орел.

А я читаю Григория Богослова

Снова.

Но не повторяется благодать.

Спать,

Или страницы тихо листать

В ожидании свиданья

С телом живым,

Которое дает мне с неба Мать.

Дышим и спим,

Упав истуканом дорогим

На кровать.

Питаемся.

Причащаемся.

В прикосновение – дым.

В прикосновении

Живут олени и тюлени,

Север.

Когда влажным лепестком ногтя-зрачка

Касается меня твоя рука,

Сфера летит во всегда.

Это всегда происходило с нами.

В полночь с ужасами наступит свиданье,

И два мертвеца

80-х годов

Будут есть плов,

Причащаясь к тайне

Осязанья.

Vasilij Filippov

Di notte mi son svegliato.

Il giorno non è ancora sorto,

Il giorno-aquila.

E leggo Gregorio il Teologo

Di nuovo.

Ma non si ripete la grazia divina.

Dormire,

O sfogliare piano le pagine

Nell’attesa dell’appuntamento

Con un corpo vivo,

Che la Madre mi dà dal cielo.

Respiriamo e dormiamo,

Caduti sul letto

Come prezioso idolo.

Ci nutriamo.

Facciamo la comunione.

Sullo sfioramento vola il fumo.

Nello sfioramento

Vivono alci e foche,

Il Nord.

Quando come umido petalo dell’unghia-pupilla

La tua mano mi tocca,

Una sfera vola nel sempre.

È sempre accaduto a noi.

A mezzanotte arriverà con gli orrori l’appuntamento,

E due morti

Degli anni ‘80

Mangeranno il pilaf,

Facendo la comunione per il mistero

Del tatto.

Елена Шварц

КИТАЙСКАЯ ИГРУШКА – ЛЕТО, ЗИМА

Людмиле Березиной

Как сладостно, отрадно знойным летом

В кустах смороды разогретых

Читать о кораблях во льдах,

Торосах, вьюгах, полюсах

И мужественных снегирях.

Зимою небо сизо

Как горла сизарей,

Что жмутся на карнизах,

Когда дохнёт Борей.

В благоуханьи срезанного сена

Я вспоминаю буйного Нанс е на,

Его корабль Фрам, чьё даже имя

Хрустит, как будто валенки по снегу

(фрам-фрум, хрум-хром),

И сполохи над бесконечным льдом.

Корабль весь замёрз – от клотика до киля,

Льды медленно влекут его куда-то.

От пенья птичьего очнусь – зима умчалась,

И не корабль, а туча лиловата

Куда-то душу ветрено манила.

Всё это я пишу в мороз,

Глаза пронзающий до слёз,

Мечтая, будто знойным летом

В кустах смороды разогретых –

Лежу я с книгою в руках

О злых морозах и снегах.

Elena Schwartz

IL NINNOLO CINESE – ESTATE, INVERNO

a Ljudmila Berezina

Com’è soave, ameno in un’estate afosa,

Tra i cespugli roventi di ribes,

Leggere di navi sui ghiacci,

Di banchise, di tormente, dei poli

E di valorosi ciuffolotti.

In inverno il cielo è grigio,

Come le gole dei colombi grigi

Che si stringono sui cornicioni,

Quando Borea schiatta.

Col profumo del fieno tagliato

Io ricordo l’impetuoso Nansen,

La sua nave Fram, che scricchiola

Anche nel nome, come gli stivali sulla neve

(fram-frum, chrum-chrom),

E i bagliori sopra il ghiaccio sterminato.

La nave è tutta gelata – dal pomo alla chiglia,

I ghiacci la spingono lentamente chissà dove.

Per il canto di un uccello mi desto – l’inverno è fuggito,

E non una nave, ma una nube lillà

Ha attirato ventosamente l’anima chissà dove.

Scrivo tutto questo al gelo,

Che trafigge gli occhi sino alle lacrime,

Sognando di starmene in un’estate afosa

Tra i cespugli roventi di ribes –

Sdraiata con in mano un libro

Sui geli feroci e le nevi.