Книги

Сборник пьес для жизни соло. Энн Арбор: Ардис, 1978.

Состояние сна. Энн Арбор: Ардис, 1981.

Эдем. Энн Арбор: Ардис, 1985.

Стихотворения. СПб.: Пушкинский фонд, 1996.

Дивно молвить. СПб.: Пушкинский фонд, 2001.

Просто голос [Проза, эссе]. М.: Независимая газета, 2002.

Бестиарий. Екатеринбург, Евдокия, 2004.

Шекспир отдыхает. СПБ.: Пушкинский фонд, 2006.

Имена любви. М.: Новое издательство, 2007.

Эдем и другое. М.: ОГИ, 2007.

Атлантический дневник. М.: Новое издательство, 2007.

Ровный ветер. М.: ОГИ, 2008.

Сказка на ночь. М.: Новое издательство, 2010.

Детектор смысла. М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение, 2010.

Онтологические напевы. N. Y.: Ailuros Publishing, 2012.

* * * 

зря изумрудна трава и воздух янтарен 
нет никому не буду впредь благодарен 
коротко счастье но раз достаётся даром 
медленно через пески с тюками тугими 
будет и нам во дворе караван с товаром 
станем до зорь пировать со всеми другими

полно впадать в младенчество или древность 
нет никого кто дарил бы в обмен на верность 
и без того по жабры в каждом богатства 
жертвенник в фортку теперь существуем сами 
жить на вершине и никому не сдаваться 
радость взаимна за это и выпьем с вами

встарь громыхали в горах грешили красиво 
может быть им до свиданья но не спасибо 
лучше спасибо шмелям на цветущей липе 
новорождённым скворцам на скрипучем вязе 
лучше улыбка в раскопе на глиняном лике 
тост черепком по чёрнофигурной вазе

здесь на заре во дворе шевелятся люди 
плачет бубенчик на головном верблюде 
скоро наверно и нам отбывать куда-то 
с севера ветер ударами в стёкла люто 
чёрное облако над головой кудлато 
но и за это ни слова хулы кому-то

* * * 

смотри как жизнь придумана хитро 
нас в телевизор видимо поймали 
космическое в звёздочку нутро 
и семьдесят до пенсии в кармане

вот девушки продеты в сарафан 
разнузданной фантазии услуга 
но бороздит моря левиафан 
устроенный для нашего испуга

луга любви в распахнутой двери 
там соловьи чтоб чувство не дремало 
кругом добро и кажется бери 
здесь всё твоё но денег очень мало

хоть юности диета не указ 
на финишной катетер или клизма 
так витгенштейн старался но увяз 
в песках логического атомизма

вся полнота протянутых горстей 
в зубах травинка в головах берёзка 
тем обольстительнее чем пустей 
текущий счёт откуда всё берётся

промешкаешь и в экстерьере брешь 
а дальше тело завтраку не радо 
и говоришь приказчику отрежь 
на семьдесят а в долг уже не надо

Лес

на семи холмах до семи небес 
ледяные ливни пронзает лес 
до неведомой приговорён весны 
насылать на город пустые сны

в нижнем городе жителей словно блох 
даже множатся к той же что лес весне 
людям чудится вот существует бог 
а в действительности просто лес везде

снится жителям что живут в домах 
провожают мужей выбирают подруг 
а в действительности на семи холмах 
до семи небес только лес вокруг

я запасся ветошью и песком 
я суровой ниткой сошью мешок 
потому что лес с каждым новым сном 
придвигается к городу на вершок

прозорливы без радости мы с тобой 
часто пяльцы валятся из руки 
слышно заполночь дробно по мостовой 
росомахи бродят и барсуки

если треснут над городом семь небес 
и с семи холмов облетит туман 
потечёт в долины наследный лес 
прекратится наш городской обман

сколько жизни внизу не знавали бед 
так нам жалко мёртвым что бога нет

Цыганские напевы

слепой скрипач у перехода 
в очках из чёрного стекла 
пока смеркается природа 
пытает музыку всегда 
как по мозгам щербатый ноготь 
бедой гармонии грозя 
за эту технику должно быть 
ему и вынули глаза

но если пламя чёрных впадин 
блестит из мстительных глубин 
прицел смычка его понятен 
я слишком музыку любил 
кругом торговые палатки 
ещё отнюдь не берег вод 
но не укрыться от догадки 
куда проложен переход

он в пиджаке своём грошовом 
срезает грифом фонари 
всю кожу щупая ожогом 
сжимая жизнь мою внутри 
когда слабей и ниже ростом 
навстречу участи возник 
с пустой толпой перед помостом 
где нищий музыку казнит

* * * 

какие нам температуры вообще обещают 
спасибо что в сущности бабское лето пришло 
и готские горлицы мальчиков готских прельщают 
осенним своим опереньем в надежде на что 

ты помнишь ключом с коктебельского гона поэты 
зобы их в зените пронзительным пловом полны 
гостил бы и дальше у жителей этой планеты 
да вот звездолёт на поляне разводит пары 

я жил между ними не брезгуя дружеской флягой 
так липок на щупальце след человечьей руки 
в назначенный час звездолёт развернётся над прагой 
фотонная тяга и я одинокий внутри 

ах ой ли вы готские сёстры и певчие братья 
любовь неоглядна а разум повсюду тюрьма 
не пленный отныне пусть буду последняя блядь я 
когда коктебель если прага забуду тебя 

пускай если снова рискнет распуститься мимоза 
меня недокличется в тесном застолье семья 
за всеми парсеками чуткого анабиоза 
я может быть русский я чешский я ваш навсегда 

пусть катится ваше под звук аонидского пенья 
на третьей от солнца спокойное время рекой 
где готские горлицы чистят железные перья 
но мальчикам это не страшно и риск никакой 
 

Черновик 

они живут в ущельях но теперь 
торчат вверху с насупленных утёсов 
как мелкие клыки они тебя 
боятся и хотят казаться выше 
им очень страшно но тебе страшней 

ты автор звёзд ты сам их так назвал 
сперва взмывает синяя звезда 
распространяя синее пространство 
дрожат огнём навьюченные мулы 
ты весь устал а родина нигде 

они торчат как червячки из дыр 
еще вчера понятие они 
в их речи не имело референта 
а нынче там разгул местоимений 
но всё равно зачем им столько глаз 

сперва взмывает синяя звезда 
потом взмывает красная звезда 
и синий захлебнётся белым светом 
в котором вертикаль не надломить 
зачем они все плачут и молчат 

они пока не знают слова ночь 
и смотрят сверху но тебе за них 
так страшно что боишься начинать 
бояться и теснее жмутся к стенам 
животные гружёные огнём 

их слабый страх в проекте не проставлен 
ошибка в нём но раз живут то пусть 
здесь только черновик числа и места 
и ты стоишь подробно вспоминая 
чего на свете не было с тобой 
 

День Благодарения

Lord God of Hosts, be with us yet, 
Lest we forget, lest we forget!

R . Kipling

покуда щиплешь листья для салата 
и тыкву потрошишь до пустоты 
из бейсмента семейная собака 
бейсбольный мяч несет тебе смотри 
рецептами плюётся вещий ящик 
осенний свет от суеты ослеп 
всё как у взрослых как у настоящих 
спит объявивший загодя госдеп 
острастку тегерану и хартуму 
задумайся и лишь затем плесни 
кому мы в жертву птицу принесли 
за что благодарим фортуну 

когда отцы в посудине фанерной 
везли на запад веры семена 
зима зияла ледяной каверной 
но собран злак и дичь принесена 
и правило устроили простое 
с улыбкой братства в каждом ноябре 
всем предписать взаимное застолье 
кто соль земли и город на горе 
но где меж всех твоя улыбка боже 
и отчего нам немы небеса 
пирующим послушно в сша 
да и в других широтах тоже 

здесь тяжко жить иначе чем в надежде 
но праздников природа такова 
благодарить судьбу за то что прежде 
а будущее глубже в рукава 
сносить в потомстве тлеющую зависть 
в застольях наловчились старики 
когда подарка бережно касались 
но неизменно с тыльной стороны 
у будущих в чести другие боги 
в чей адрес всё благодаренье ложь 
им радости взаймы не перешлёшь 
не одолжишь на время боли 

вот притолока отстаёт от двери 
внутри собака добрая мертва 
когда с опушки выжившие звери 
повадятся на наши торжества 
когда лавиной с гор низвергнет гордость 
и пакля вкось полезет из щелей 
когда календари придут в негодность 
мы вспомним день который был светлей 
ещё вовсю несли на стол салаты 
мир ликовал под тост совместных стран 
и намечал коварный тегеран 
отмщенья день и час расплаты 

 

Книга 

он поднял книгу бьющую огнём 
где ни откроет вся она о нём 
ну в точности как было вот холера 
вот только дымно и зола во рту 
он из костра достал её в саду 
она там вместе с листьями горела 

сперва игрушки все наперечёт 
соседка с нижнего у вас течёт 
уроки детства о вреде и пользе 
совсем забыл про этот выпускной 
да правда было в обнинске с одной 
и вся неправда что случилась после 

она в огне ему невмоготу 
ещё немного думает прочту 
зрачки как студень из орбит сочатся 
пусть сиплый кашель как сверло в груди 
не каждый день случается поди 
с такой печальной книгой повстречаться 

вот занялись последних два листа 
теперь обложка чёрная пуста 
где только что бежала жизнь живая 
он ей велеть не может повтори 
и так стоит еще минуты три 
обугленных фаланг не разжимая

* * *

хлеб в лужи чтобы отраженья птиц 
не погибали с голоду в безглазье 
и жальче всех того кто никогда 
сюда не просочился я никто 
сказал в забытой сказке но соврал 

я тот никто который никогда 
вернее тот кому когда и есть 
любое никогда кто не подпал 
соблазну прилагательных и качеств 
и про кого никто не скажет он 

про этих птиц которых тоже нет 
в том смысле что они верны в пределах 
воды а берега растождествляют 
они неправда если их не видно 
мне нечего сказать про этих птиц 

так сколько же не прожито любви 
из-за того что некому и если 
в зеркальный круг прорвёшься расскажи 
живым как мы утомлены полётом 
за край воды и хлеба нет нигде 

 

Романс

когда прижмёт апрель и все свои берёзы 
найдёт наперечет в больничной наготе 
зачем они дрожат как облако белёсы 
наворожив весны а мы уже нигде 

венчать повадится и уточнять своя ли 
судьба сподобила да сослепу окно 
крестом на пустоту где мы тогда стояли 
наверное не мы но месту всё равно 

описка сетовать что обнимались мало 
китайский отсвистал в осоке соловей 
сквозь прорезь в воздухе там след от талисмана 
где систола росла с диастолой своей 

апрель себе варяг и всей весне никто мы 
щелчком последний взгляд погаснет из окна 
рассветы нипочем раз дни уже фантомы 
березе всё равно что дерево она 

из многоствольных рощ где жизнь уже не метод 
однажды обнажить до самых жил и в путь 
ах не ищи меня ни в прошлый раз ни в этот 
прощай всегда и больше никогда не будь

Сад

вот гуляю степенно себе в саду 
ковыряю у гипсовой нимфы в заду 
подпираю где куст в беде 
как понять в раю я или в аду 
если надписи нет нигде 

в том что умер особых сомнений нет 
то ли месяц назад то ли пару лет 
здесь хронометр умолк в груди 
захочу стишки запишу в тетрадь 
или даже на арфе дерзну сыграть 
вон в гостиной стоит гляди 

а у гипсовой нимфы в глазах роса 
у неё не то чтобы есть глаза 
два бельма как у них у всех 
но лицо точнее день ото дня 
и когда врасплох глядит на меня 
словно мелкий глотает смех 

почему я с ней один на один 
вертограду праздному господин 
а других не сыскать с огнём 
то ли добрых дел комплект невелик 
то ли мельком грехи как в облаке блик 
каждый ноль и память о нём 

вот цветы но ни птиц кругом ни стрекоз 
только блеск запомнил и в бездну сброс 
словно в устье прямой кишки 
безысходный в восьмёрку свернуть момент 
то на арфе быстрый дивертисмент 
то в саду то снова стишки 

я на нимфу в упор на меня она 
проступает кристаллами явь из сна 
пробирает рентген цветы 
только вспять отсюда струится свет 
видно ад не другие которых нет 
настоящий ад это ты 

это гипсовая нагота до пят 
в мшистой чаще маленький водопад 
извивается меж камней 
поперек ни души ни голоса вдоль 
как же исподволь нарастает боль 
мне никто не сказал о ней 

 

Пятый акт

С. Гандлевскому

сперва сюжет рождается из тьмы 
струится речь в шатре притихшем нашем 
на сцене свет там небольшие мы 
роняем реплики руками машем 
дурак в гробу но впереди река 
где мужики цедили девку бреднем 
мы нездоровы вроде бы слегка 
мы сбиты с толку в действии последнем 
внутри главврач простёрся пауком

кто пациент тому весь мир больница 
он призрака родителя боится 
и на укол к сестрёнке прямиком 
не рад ли ты её фигурке юркой 
с гружённой галоперидолом фуркой 

всегда в сознании к финалу сбой 
из фабулы долой тогда свобода 
так сложно персонажу быть собой 
он выдумка а текст без перевода 
вот опрометью зрители ко мне 
между собой как все менты похожи 
родитель корчится в ночном окне 
то ухнет филином то строит рожи 
потом фармацевтический покой 
сомнамбул напряжённые спирали 
что за театр помилуйте такой 
где отроду дверей не отпирали 
вот буйный бог в издёрганной узде 
вот девкин труп с кувшинкой кое-где 

тогда побег другой надежды нет 
мы сами простыни крутить не промах 
скорей спасатели с других планет 
снимайте стражу на аэродромах 
реви мотор мы улетим туда 
где станем петь и толковать о многом 
а кто записан в пьесе датским догом 
тому и есть вся дания тюрьма 
пора сквозь бархат звёздного чертога 
на пиршество всем чувствам и очам

есть многое на свете друг серёга 
что и не снилось нашим главврачам 
 

Давыд и Юрий 

о том ли песню скажу о царе давыде 
о князи славнем во граде ерусалиме 
как по кровле терема при слугах и свите 
он гулял ввечеру с министрами своими 
а на дворе баба тонок стан черны очи 
голая плещет в ушате бела как лыбедь 
и восхотел её царь пуще всякой мочи 
похоть порты подпирает аж срамно видеть 
царёву слову никто перечить не волен 
министры по струнке небось люди служивы 
только есть у той бабы муж юрий-воин 
хоробрый зело вожатый царской дружины 
давыд ему юрий поусердствуй престолу 
а про себя погибни смертью и вся взятка 
из хеттеян он был из русских по-простому 
не жидовин как все а пришлого десятка 
вот пошёл юрий на фронт саблей в чистом поле 
сражён упал себе и помер понемногу 
доносят царю а уж терпёжу нет боле 
мигом жертву на аркан и в храм убить богу 
берёт давыд себе бабу под белы руки 
кофточку с неё прочь сам сбрасывает брюки 
в саду павы кричат ночь звездами богата 
для царя вся правда нет её для солдата 

был бог на давыда в обиде да недолго 
на то и царь как решил сам и поступает 
восставлю говорит бог из твоего дома 
сына возлюбленного пусть всё искупает 
в терему на горе тешится давыд бабой 
то он так её поставит то сяк положит 
пискнула сперва но куда голой и слабой 
бог сказал бог сделал а беде не поможет 
а где прежний твой полёг не метили вехой 
во поле брехали псы вороны летали 
хеттеянского роду пришёл-понаехал 
служил верой-правдой да гражданства не дали 
чуть если смеркнётся в ерусалиме-граде 
царь персты на гусли и псалом бога ради 
поют павы в саду кричат по белу свету 
вся правда у бога а у нас её нету 
 

8 

 

Песня в пути 

тому 
кто из острых осколков как пазл составляет тьму 
озирать близоруко словно стоглазый аргус 
поднимите-ка веки ему 
и на всех удалите скальпелем эпикантус

азиатский уголь с олифой импортный груз 
не по мулу вьючил святой хуан де ла крус 
преподаватель пепла летучий учитель ночи 
чуть пронизан узором серебряных бус 
по ним как по кочкам но кто не трус 
через чёрное путь короче

пусть висят 
взяли азимут мне аккурат шестьдесят 
один и дальнейший отсчёт не слышен 
если что и внятно то лишь как шумят едва 
эти райские рощи трансгенных груш и вишен 
овощи по краям естества

влететь со всей слепоты 
истекая фосфором если орбиты пусты 
воссиять из костей непригодным к некруглой дате 
от осколков в крови амуры ангельские малыши 
сан-хуан у рубильника вмиг и вот вам нате 
тёмная ночь души

значит вечно ничья 
по ручью между снегом и сажей отсюда близко 
симпатичных бабочек толчея 
верных евангелию воробьёв франциска 
со стартовой с треском тереза в серебряных ризах святая 
к паукам в их сумерки не слетая

Без протокола

уличил участковый и чуть ли не шил статью 
в безналичном десанте в метро при честном народе 
так ведь сам нарывался мол слушай чего спою 
потому что считался тогда ксп или вроде 
даже не ксп как факт но влюблён или пьян 
а вокруг временами в зной но скорее в стужу 
простиралась отчизна и был в ней один изъян 
то есть если бы только один я желал наружу

вспоминаешь серёжа как были с тобой бедны 
хоть пустую под ливнем крапиву в суп на пленэре 
и шотландскую суку чей рацион еды 
нам отечества не умилял на её примере 
мудрено на петровке в раю не пробыв ни дня 
при посредстве стакана искать совершенства в мире 
и в стране по которой в ментовку вели меня 
где рвалась тетива на моей семиструнной лире

предавался в сибири железнодорожной езде 
а когда подвели к безвозвратному трапу ладно 
убедился конечно что стужа стоит не везде 
но таки нигде не пускают в метро бесплатно 
пусть по гроб бороздит зарубежная скорбь чело 
и надежда не меркнет на материальную помощь 
что нам пользы наружу там нет никому ничего 
только небо и звёзды на нём ты ведь звёзды помнишь

всю крапиву в стога под неистовый рык грозы 
бечева распускает снопы подмосковных речек 
где с тобой разливал гитарист отставной козы 
лимит а с психодрома местечковый антисоветчик 
век собака на страже в кустах теребить говно 
велика целина облечённая в снежный капор 
пусть и будет одна у ребят раз другой не дано 
я вот выпил и песню сложил ты послушай прапор

Побег

понимаешь какая загвоздка 
мы по первой неправильно рыли 
всюду камень а сверху извёстка 
наглотались как суслики пыли 
там решётка была за парашей 
вот туда бы и сразу болваны 
как сурки намудохались с сашей 
метров двести до этой поляны 
роба в клочья и с голоду босы 
что-то местность тут больно глухая 
шутки набок во вторник допросы 
и за сашкой пришлют вертухая 
хорошо вы как раз прилетели 
мы ведь сами к вам в космос хотели

хоть по-честному вы и уроды 
даже хобот спасителя чуден 
много милостей есть у природы 
научил нас товарищ мичурин 
лучше дохлую в лапы синицу 
чем журавль в небесах по желанью 
отведите в свою колесницу 
накормите какой-нибудь дрянью 
это кто в чешуе перепончат 
и трава почему как чернила 
слышь сашок а они не прикончат 
что башка с чифиря учинила 
вроде чётко на запад копали 
а куда неизвестно попали

ну ты ладно стволом-то не тыкай 
желтоглазый и жопа как мощи 
ща как печень пощупаю пикой 
кончишь бегать на блинчики к тёще 
хоть бацилла в тюрьме не из жирных 
быстро брысь на казённых носилках 
а о наших загубленных жизнях 
сложат песни на всех пересылках 
бей безносую в зубья заразу 
он убил меня смертью героя 
ты гляди как светло у них сразу 
вышло солнышко следом второе 
выше рыло в такую погоду 
хорошо умирать за свободу

Ключицы

чужая повесть из чужого дня 
сама успела или ты дождался 
весь эпизод где не было меня 
как будто умер или не рождался 
как трепетно за тех кем изнутри 
не побывал и глаз который сверху 
вонзается ты у меня смотри 
тела слепые торопя на сверку 
по чипам где блеснут из-под белья 
он точно знает кто из них не я

мы разве живы мы с тобой кино 
шестидесятых или даже хуже 
когда спешим сжимая полкило 
трески и чёрно-белый ливень в луже 
с экрана правде плыть наперекор 
продрогшему где горько там и стопка 
а там за дверью грубый перебор 
реальности её не нужно столько 
здесь третье измерение мечта 
в нём глаз горит сквозь пыль и слёз ни капли 
существовал же я раз эти кадры 
у них в монтажной есть и про меня

она пришла но в теле не теплей 
не донесётся голос и не надо 
теперь её сыграла бы рената 
литвинова но это не теперь 
вся в кофточке с ключицами эфирно 
пока живьём монтажный нож в куски 
я полкило тебе принёс трески 
но совершенно из другого фильма 
куда глаза без автора внутри 
разъят на нестыкуемые части 
непопадание в рукав руки 
невозвращение рассудка к власти 
и пустота как пульс в сплетенье лет 
где свет мерещился но нынче нет 
 

Правда 

в час серебряной ночи в логу соловьином лечь 
словно листья в лесу голоса повисают с губ 
там русалочьи дочери ночью заводят речь 
о сынах человечьих которой который люб 

вот забытыми снами всплывают они со дна 
лунной плоти заря за столетье не обагрит 
этот будет моим навсегда говорит одна 
это суженый мой та что слева ей говорит 

а которая справа молчит но ее глаза 
как вода вековая в реке как зыбучий ил 
заглядишься в зрачки и уйти никуда нельзя 
и которого выберет тот ей и будет мил 

в деревушке за логом сыны человечьи спят 
каждый крестик нательный спросонок стиснул в горсти 
а в углу где лампада спасительный образ свят 
но из спящих ему никого уже не спасти 

потому что серебряный им наколдован вред 
потому что любовь у русалочьих дочерей 
вековая вода из которой побега нет 
горше крови людской человечьей тоски черней 

если солнце взойдет если чары разгонит прочь 
в одночасье русалок сразит смертоносный свет 
и к которой притронется та умирает дочь 
а которая рядом за ней умирает вслед 

но оно не взойдет и с небес не сиять ему 
кто в чернёном уснул серебре тот и ай люли 
потому что в подводном давно сыновья плену 
те кого эти дочери выбрали по любви 

сам свидетелем не был но вам рассказал как мог 
если правда то вечное обречено червям 
а неправду сказал отведите меня в тот лог 
и верните без слова русалочьим дочерям 

 

* * * 
сентябрь трава по круп нетронутая с лета 
без ветра взвизгнет дверь на траурных гвоздях 
ты молча входишь в дом не зажигая света 
но блик былой луны неугасим в глазах 

я все равно не сплю и сослепу что ближе 
нашарю зрением стакан и стопку книг 
ты у стены а кто другой ведь это ты же 
вот только нет луны тогда откуда блик 

всё правда и джанкой и пегий пес-приблуда 
кипела молодость и жизнь была смешна 
но здесь же нет кругом ни тропки ни приюта 
там не живёт никто откуда ты пришла 

чуть время грянет град от грома до амбара 
но пуст в стекле простор всей ночи остальной 
что пользы вспоминать что я тебе не пара 
не исчезай скажи что ты пришла за мной 

слепа твоя стена лишь блики в ней двоятся 
пока не пробил град из налетевших лет 
рассказывай уже раз опоздал бояться 
мне всё равно теперь живая или нет 

 

Родина 
 

не с цепными кто кычет у миски к утру 
где вождя на притворной гимнастке женили 
если выпало с теми кто умер умру 
чем шептаться с живыми 

мне сирена тревоги с младенческих лет 
сладко пела о ненависти и помосте 
а у казни в строю даже выживших нет 
заманить меня в гости 

видно в метрике выжившим жребий таков 
за вождями в трясину возвратных столетий 
и в пустыне своей после двух сороков 
оставаться на третий 

тем кто любит любовь велика и в аду 
если тело в уплату и гибель на сдачу 
всю последнюю совесть какую найду 
я на гибель истрачу 

ты гор и моё г о ри глазами огня 
ниоткуда не видно на г о ре ответа 
много родин теперь на земле у меня 
пусть побудет и эта 

обожжённые болью увижу края 
и прольётся как свет в перелётное тело 
вся на свете любовь или гибель моя 
и твоя 
сакартвело

Брат 2 
 

чуть полночь с лязгом поползла ограда 
надгробье тетрисом на весь погост 
мы в августе закапывали брата 
а в сентябре там ясень в полный рост 

нашли ничком средь скудной пасторали 
все в камеди глаза как монпансье 
с попом над свежей ямой постояли 
вернулись в дом и выпили на все 

гляжу в упор не зная в чём неправда 
бригадой бы с камазом не смогли 
мы в августе здесь зарывали брата 
а в сентябре он дерево смотри 

все пришлые кого кричать на помощь 
им кривотолки воблой не корми 
топор проворен по стволу наотмашь 
в суставах звон и лезвие в крови 

ни ссадины в стволе и узкий лаков 
лист на запястьях узловатых рук 
ну ясень да его и звали яков 
и тетрисы кровавые вокруг 

жилец полей где за сто лет ни злака 
лишь этих листьев жуткие флажки 
я знал что ты и ты конечно знала 
что знаю я что ты когда нашли 

вернусь к тебе и слов неловких трата 
бессмысленна и ясень как свеча 
чадит в ночи где погребали брата 
весь долгий август заступом стуча 

 

Пепел Беслана 
 

вдоль стены стены высокой в сумерках с о вы 
ходит пётр дозором проверяет засовы 
ходит пётр с ангелами летучим отрядом 
на бедре ключ золотой борода окладом 

тверда райская стена только стража твёрже 
бережёт сон праведников и явь их тоже 
оглядел пётр божий мир закатную тучку 
видит дитя перед ним протянуло ручку 

видно ищет мать-отца да найдёт не скоро 
троекратно обошло вкруг стены-забора 
только с севера с юга ли всё никого там 
и подошло в третий раз к жемчужным воротам 

не горюй дитя говорит пётр не печалься 
пойдём глядеть мать-отца кто б ни повстречался 
спросим хоть ночь лети напролёт хоть вторая 
берёт дитя на руки и ходу от рая 

вот идёт пётр по миру в калитки стучится 
ищет мать-отца дитяти где свет случится 
четвёртый год ходит слёз в бороде не прячет 
на плече у петра мёртвое дитя плачет 

и где упадёт слеза что младенца что старца 
порастёт земля цветом из чистого кварца 
светло насквозь горит пламенем камень луг ли 
а сорвёшь только пепел в ладони да угли 

всё голоса в сумерках то ли совы кычут 
то ли дети кричат во сне мать-отца кличут 
вой ветер-ураган райская стена гнётся 
кличет господь сторожа а он не вернётся