Книги

Три ада. Роман-антипутеводитель. М.: Издательство Р. Элинина, 2003.
Прелюдия. Homo innatus. М.: Ладога-100, 2007. 
Пустырь. СПб.: Алетейя, 2012.

Сырое слово. М.: Опустошитель, 2015.
С закрытым ртом: Драматические тексты. М.: Опустошитель, 2019.

Из статьи «О грамматологии голоса: Речь и письмо в пространстве литературного текста» (2017)

Концепт первописьма Деррида способен распространиться не только на фольклорные сказы, передаваемые от деда к внуку, но на любые следы в человеческой памяти и даже на генетические коды, годичные кольца или отпечатки водорослей на камнях. Письмо связано вовсе не с наличием карандаша и бумаги, но с самим принципом фиксации чего-либо в виде символа. Эффектом письма в рамках этой парадигмы, конечно же, выступает и техника. интересно, однако, что в обширном грамматологическом проекте Деррида фактически не нашлось места для темы звукозаписи. есть что-то странное в том, что продумывание взаимоотношений между манускриптами и магнитофонными записями так и не было развернуто в его работах. тем не менее предельно важным здесь мне представляется именно этап, на котором сам голос начинает играть роль, на протяжении долгого времени закрепленную за рукой, выводившей буквы. Брайан Ино в одной из своих лекций указывал на парадоксальное несоответствие в оценке визуальных и звуковых видов искусства: если кинематограф уже на самом раннем этапе его развития никому не приходило в голову считать подвидом театра, то ритмы, гармонии и мелодии, записанные в студийных условиях, люди странным образом продолжают называть музыкой.

Звукорежиссеров интересует весь путь сигнала, все задействованное в процессе записи и воспроизведения оборудование: микрофоны, кабели, пульты, конверторы, колонки и т.д. им хорошо известно, что каждое звено этой цепочки влечет за собой серьезные изменения в звучании. то, что многим кажется средством донесения одного и того же звука, в действительности всегда доносит до нас другой звук, выстраивая сложную систему различий. Мастеринг-инженеры стремятся к тому, чтобы одна и та же фонограмма не становилась неузнаваемой при прослушивании в разных условиях, но они вовсе не гарантируют, что отличий не будет. Восприятие звучания в каждом случае все равно будет разным, и здесь уместно вспомнить другой известный тезис Маклюэна: «Медиа — это сообщение». 
Эта проблема оказывается немаловажной и для современных sound studies. например, Кейси о’Каллаган задается следующим вопросом: «Внимая голосу лектора, воспроизводимому через динамики, слышим ли мы лекцию или все же некий ее образ, факсимиле?» [O’Callaghan 2007: 141]. Подробно на теме звукозаписи останавливается и Мишель Шион [Chion 2016: 139]. он выделяет три главных отличия фонограммы от незаписанного звука: деконтекстуализация звучания, возможность повторного прослушивания и, наконец, превращение последовательности случайных, готовых к исчезновению звуковых событий в завершенную «композицию». Все эти особенности записи кардинальным образом изменяют восприятие звучащего.

Рождение фонограммы раскрыло любопытную двусмысленность: звук обнаружил все признаки символической раздвоенности, в полном смысле стал знаком, но одновременно именно с развитием аудиоиндустрии восприятие мира «на слух» получило новый импульс. неслучайно термин «звуковой ландшафт» входит в употребление лишь во второй половине ХХ века: изменился сам опыт слушания. Парадоксальным образом мы если и оказались способны приблизиться к «внутренней Африке», то через сложную, дифференцированную систему, пронизанную знаковыми обертонами и двойными метами: звукозапись. Дело не только в том, что звук утратил привязанность к настоящему времени, появилась возможность создания бесконечных звуковых палимпсестов, копировки одних и тех же звуков, монтажа разных сегментов, их искусственного замедления / убыстрения, повышения / понижения, приближения / удаления и т.п. Звуки наконец стало возможно издавать в том смысле, в каком мы говорим об издании книг. Можно продолжить метафору и заговорить о звуковом почерке (аналоговые технологии) и звуковом шрифте (цифровая эра). и именно здесь привычная оппозиция устное / письменное особенно ярко раскрывает свою проблематичность. стоит вспомнить и о том, какое значение имела речь для психоанализа: она стала одной из главных «дверей» в сферу бессознательного. Любопытно, однако, что Фрейд не только практиковал телефонные разговоры с пациентами, но и записывал отдельные сеансы с помощью фонографа [Киттлер 2010: 9], положив начало современным психоаналитическим онлайн-консультациям. но были ли эти голоса речью или же письмом? Я рискну утверждать, что как минимум для самого говорящего воспроизведение подобного рода записей всегда связано с эффектом «раздвоения».