Книги

Классы наций: феминистская критика нациостроительства. М.: Новое литературное обозрение, 2016.

Из статьи  «Революция и гендерный контракт, или Может ли комсомолка отказать комсомольцу?»

Любая революция — какие бы экономические и политические проблемы она ни была призвана разрешить — всегда перестраивает лежащие в основе социального порядка отношения между полами. Они составляют самый элементарный уровень социального, и все остальные общественные взаимодействия надстраиваются над ними. Поэтому, когда изменяется конфигурация власти в целом, должны измениться и отношения между мужчинами и женщинами. Характерные для каждой эпохи взгляды на мужественность и женственность и на их воображаемую природу, на идеальное соотношение между ними, представления о том, как этому идеальному состоянию (не)способствует существующая или желаемая социальная организация, всегда включены в конструкцию общественной власти. Описать структуру идеальной семьи, распределить в ней роли кормильцев и иждивенцев, установить роль государства по отношению к ней; «позволить» женщине выйти за ее пределы, научно обосновав необходимость воспитывать детей дома или, наоборот, в детских учреждениях (а также решить вопрос их финансирования); внедрить систему социального обеспечения для ухода за больными и стариками, вписать в кодекс законов нормативную сексуальность — означает определить общественное устройство. Поэтому все проекты переустройства мира — социалистические или религиозные, модернизационные или традиционалистские — предполагали и трансформацию отношений между полами.

Французская революция, формально обозначившая наступление в Европе эпохи modernity, ознаменовала выход на сцену истории новых общностей: буржуазных наций. Пришедшее на смену монархии, которая собирала народы и земли вокруг фигуры правителя, государство-нация воплощало иной объединительный принцип и осмысливалось философами Просвещения в категориях свободы, равенства, всеобщего блага, гражданства и морали. Однако, как указывает норвежская исследовательница Ида Блом, для отделения «цивилизованных» наций от тех, что пребывают в дикости, в рассмотрение национальной жизни включалась организация повседневности и частной сферы: сексуальности и воспроизводства, семьи и дома, одежды, еды и так далее, то есть того, что было традиционно женской сферой. Энциклопедисты «запрещали» выход женщин за пределы определенной им сферы в публичное — мужское — пространство дискуссий об общественном благе или законотворческой деятельности. Великие просветители начиная с Руссо тщательно обосновывали принцип, согласно которому эмоциональная и не способная к принятию самостоятельных решений женщина должна быть ограничена частным пространством семьи и дома под присмотром твердого и рационального мужчины: сначала отца, а затем мужа. В русской литературе эта идеальная модель буржуазного мужского субъекта представлена в гончаровском «Обломове», где «немец» Штольц, женившись на Ольге и взявшись развивать ее ум, «не чертил ей таблиц и чисел, но давал живую, общую картину знания». В буржуазных нациях нового времени исключенным на очень долгое время в большинстве стран Европы из категории гражданства (то есть прямых, не опосредованных мужчиной отношений с государством) женщинам полагалось заниматься биологическим и культурным воспроизводством.

Государство, которое взялась строить после революции и гражданской войны советская власть, помимо прочего, занималось решением двух задач: с одной стороны, создать социалистические нации на месте нескольких этнических и лингвистических ареалов, а с другой, — решить «женский вопрос». Эти глобальные цели в некотором смысле противоречат одна другой. Формирование традиционных наций происходило при таком разделении публичного и частного пространств, в котором особую роль играла «национальная мать»: Руссо настаивал на пребывании женщины дома именно потому, что она должна была выполнять определенные для нее роли. У «запаздывающих» же наций Центральной Европы сознательная полька, чешка, немка или финка, находясь в частном пространстве дома, поет песни на родном (часто гонимом) языке, готовит национальную пищу, шьет национальную одежду (как выяснилось позже, часто «придуманную» интеллектуалами) и даже, в отсутствие национальной школы, учит детей грамоте, а когда приходит время, целует в лоб жениха, мужа или сына, благословляя их на священную войну «за родину». Таким образом, формирование наций одновременно означало воспроизводство традиционного социального порядка и модели семьи. Однако большевистский проект создания нового мира предполагал коренное изменение всех сфер жизни, в том числе отношений между полами и самого представления о том, что такое «женщина» (пересмотр «мужчины» был гораздо менее радикален). Советская власть стремилась вывести женщину в публичное пространство: в образование, профессию, работу вне дома и общественную деятельность, превратив ее в строительницу социализма. Без выхода женщины за пределы дома невозможно было осуществить вторую задачу: решить «женский вопрос», то есть вопрос равноправия мужчин и женщин.

Начиная с работы Фридриха Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» марксизм видел причины угнетения женщин в классовом характере общества и в их общей экономической зависимости от мужчин. Бороться за достижение женского равноправия — писала Александра Коллонтай — «значит бороться против основ капиталистического строя, значит стремиться к уничтожению классового деления общества, значит очищать путь к новым формам общежития». Подобно тому, как капиталист эксплуатирует и угнетает рабочего на фабрике, так и мужчина, присваивая неоплаченный женский труд в семье или в хозяйстве, выступает угнетателем и эксплуататором. Только с уничтожением классов исчезнут причины порабощения женщин, а началом этого процесса должен стать вывод женщин в сферу товарного производства, политической и общественной активности и их участие в свободном труде, считали марксисты.