Некоторые статьи:

Становление советского субъекта: колонизация колонизаторов. СПб.: Транслит, 2012.

Виктор Шкловский, или Превращение поэтического приема в литературный факт. СПб.: Звезда, номер 7, 2014.

Как сделан язык Ленина: материал истории и прием идеологии. СПб.: Вестник Санкт-Петербургского университета, 2018.

Русская петропоэтика: литературные продукты нефтепереработки. М.: Новое Литературное Обозрение, Неприкосновенный запас, номер 4, 2019.

Возвышенный субъект политической риторики: между метафорой представления и метонимией присутствия. М.: Новое Литературное Обозрение, Неприкосновенный запас, номер 4, 2020.

Из статьи «Повседневность, "которая всегда с тобой"» (2012)

В статус повседневной реальности вписана некая неустранимая парадоксальность, ответственная за его когнитивную неопределенность и эмпирическую неустойчивость (которая в свою очередь вступает в противоречие с рутинообразным и повторяющимся характером повседневных практик). С одной стороны, повседневность выступает в качестве некоего иррефлексивного горизонта очевидности, не нуждающегося в каком-либо описании и концептуализации. С другой — бессознательность, автоматизм, тавтологичность повседневности воспринимаются нами как нехватка, взывающая к восполнению посредством выведения ее в «светлое поле сознания» (как сказал бы Бахтин, одним из первых сделавший культурную и речевую повседевность предметом анализа). Эта нехватка актуализированности конститутивна по отношению к повседневности и независима от форм, в которых выражается встречное компенсанаторное стремление к дерутинизации или рационализации собственного повседневного контекста. Оно может выражаться в радостном энтузиазме ребенка, сопровождающем аварию на линиях электропередачи и последующий за ней увлекательный поиск стеариновых свечей. В пособиях по домоводству и в кулинарных книгах, позволяющих домохозяйкам увидеть в собственной кухне одновременно и храм и мастерскую. В научной проблематизации повседневных практик как средства обретения индивидуальной и социальной идентичности или как способа ускользания от кодифицирующих дискурсов власти. В искусстве: будь то голландские натюрморты, которые даже рыбака заставят почувствовать запах рыбы, или литература («революция поэтического языка»), заставляющая ощутить язык на вкус даже того, кто привык видеть в нем лишь средство коммуникации. В любом случае статус повседневности балансирует между двумя полюсами: полностью поглотившей человека ритуализованной тотальностью и некой неполнотой, нуждающейся в удивлении, обновлении, рационализации и эстетизации, — в неком внимательном и любящем взгляде, отдающем должное молчаливо окружающим нас предметам.

Обозначенные неопределенность и неустойчивость повседневности связаны прежде всего с характером включенности субъекта в составляющие ее практики. Повседневный опыт дан нам в ощущениях, которые наше сознание, подчиняясь закону экономии усилий, давно перестало фиксировать. Этот опыт проскальзывает по поверхности сознания и отсутствует вплоть до момента его актуализации. Рутинообразная устойчивость повседневного заключается в том, что мы не только привыкаем к знакомому, но и перестаем замечать привычное. Наше сознание, словно обутое в войлочные музейные тапки, скользит, не оставляя следа на льду обыденного и не задумываясь о таких вещах, как кристаллическая решетка льда или химический состав воды.

Это прекрасно почувствовал Лев Толстой, удивительно чуткий к тому, что многие другие считают незначимым. В своем дневнике (1 марта 1897 года) он обратил внимание на бессознательный характер осуществляемых нами ежедневных действий и записал следующее наблюдение: «Я обтирал пыль в комнате и, обойдя кругом, подошел к дивану и не мог вспомнить, обтирал ли я его или нет. Так как движения эти привычны и бессознательны, я не мог и чувствовал, что это уже невозможно вспомнить». Столкнувшись с этой неспособностью вспомнить, совершил ли он привычную для себя процедуру или еще нет, Толстой не без удивления приходит к обобщению ситуации, устанавливая довольно драматичное соответствие между бессознательностью и отсутствием, несуществованием: «…если целая сложная жизнь многих людей проходит бессознательно, то эта жизнь как бы не была».

Повседневность также сложно обнаружить, как найти очки на собственном лбу или даже, что еще сложнее, как очки, привычно сидящие на носу. Бертольт Брехт дал блестящий пример такого отношения к окружающим нас вещам. Мы постоянно смотрим на свои наручные часы, чтобы узнать, сколько времени, и эта регулярность и прагматичность почти исключают исполненный удивления и интереса взгляд, направленный на сам часовой механизм. Таким образом, мы воспринимаем вещи функционально, минуя их предметность: мы узнаем время, не видя часов.