Сергей Козлов
Имплантация. Очерки генеалогии историко-филологического знания во Франции (М.: Новое литературное обозрение, 2019)
Родился в 1958 году. Сын киноведа Л. К. Козлова и исследовательницы романских литератур И. А. Тертерян. Окончил филологический факультет МГУ (1980). Кандидат филологических наук (диссертация «Проблема рококо и французское литературное сознание XVII—XVIII веков», 1985). Преподавал историю зарубежной литературы в МГУ (1983—1993), историю европейской культуры XVII—XVIII веков в РГГУ (1993—1996).
В 1996—2002 был редактором отдела теории журнала «Новое литературное обозрение», опубликовав ряд статей и обзоров по западноевропейской философии и теории культуры, включая манифест «Осень филологии», вызвавший оживлённую научную дискуссию.
Работал в МВШСЭН (2001—2002). В 2006—2013 был профессором Института высших гуманитарных исследований им. Е. М. Мелетинского РГГУ. В 2011—2015 профессор Высшей школы экономики, в 2011 и 2014 признавался лучшим преподавателем. Был одним из основных разработчиков образовательной программы «Филология» в ВШЭ, читал курсы «Введение в филологию», «Литература в контексте современной философии», «Филология в системе современного гуманитарного знания».
Переводил поэзию с английского (Дж. Донн: «Прощанье, запрещающее грусть», «Блоха», «Общность»), философские и другие гуманитарные тексты с французского (Ролан Барт, Жиль Делёз) и с итальянского (Карло Гинзбург, Джорджо Агамбен).
Также создавал авторские переводы кино (Феллини, Шаброль, Альмодовар и др.) для выпуска на VHS видеокассетах и DVD дисках для нескольких студий и компаний.
Обзоры и предисловия Козлова к научным переводам способствовали форсированному знакомству российского научного сообщества с такими направлениями европейских гуманитарных исследований, как интеллектуальная история, история идей, микроистория. Особую роль он сыграл в популяризации работ Карло Гинзбурга.
Скончался 28 февраля 2024 года.
Работы
Книги
Эрнест Ренан: Филология как идеология. М.: РГГУ, 2012.
Имплантация. Очерки генеалогии историко-филологического знания во Франции. М.: НЛО, 2019.
Переводы и предисловия
К. Гинзбург. Мифы — эмблемы — приметы. Морфология и история: Сб. ст. / Пер. с ит. С. Л. Козлова. М.: Новое издательство, 2004.
К. Гинзбург. Мифы — эмблемы — приметы. Морфология и история: Сб. ст. / Пер. с ит. С. Л. Козлова. М.: Новое издательство, 2004.
К. Гинзбург. Деревянные глаза. Десять статей о дистанции: Сб. ст. / Пер. с ит. М. Велижева, С. Козлова, Г. Галкиной. Ред. В. Зельченко. М.: Новое издательство, 2021.
Из текстов
Из книги «Имплантация. Очерки генеалогии историко-филологического знания во Франции»
Предмет этой книги – борьба за онаучивание гуманитарного знания, широко развернувшаяся во Франции начиная с 1860‐х годов. Речь шла о том, к какой сфере должно принадлежать гуманитарное знание – к сфере литературы или к сфере науки? Иногда эту коллизию рассматривают исключительно в связи с категорией позитивизма и сводят (когда говорят о Франции) к специфической повестке дня, характерной для второй половины XIX века. В фокусе нашего внимания будет находиться именно вторая половина XIX века – но тем не менее мы в этой книге будем исходить из более удаленной точки зрения на вышеуказанную дилемму и связанные с ней конфликты. С этой более удаленной точки зрения, борьба между сторонниками научности и сторонниками литературности гуманитарного знания началась не в 1860‐е годы и не закончилась в начале 1900‐х годов. Мы будем придерживаться допущения, согласно которому колебания между литературностью и научностью гуманитарного знания до известной степени имманентны самому этому знанию.
В этом смысле наша аксиоматика принципиально подобна концепции Вольфа Лепениса, развитой в его книге «Три культуры: социология между литературой и наукой» [Lepenies 1985]. Отличия нашей книги от книги Лепениса связаны, во-первых, с дисциплинарным членением материала: если книга Лепениса была посвящена судьбе социологии, то нас будет интересовать судьба историко-филологического знания. Второе отличие этих очерков от очерков Лепениса обусловлено географическим охватом проблемы: Лепенис прослеживал развитие своего сюжета в интернациональном масштабе, тогда как мы ограничиваемся исключительно французским материалом. Соответственно, если у Лепениса при постоянной смене национальных мест действия главной и едва ли не единственной референтной категорией, обеспечивавшей связность проблематики, была категория дисциплины, то в нашей книге связность проблематики определяется не только и даже не столько категорией дисциплины (к тому же нас будет интересовать не какая-то одна дисциплина, а целый пучок дисциплин), сколько категорией национальной культуры.
Дело в том, что во Франции XIX века онаучивание гуманитарного знания натыкалось на мощную преграду, состоявшую из целого набора институциональных барьеров и освященных традицией стереотипов мышления и поведения. Фактически все устройство французской культуры препятствовало превращению гуманитарного знания в строгую науку. Мысль о гуманитарных изысканиях как о профессиональной исследовательской работе, оплачиваемой государством[1] и родственной естественнонаучным исследованиям, – мысль эта находилась в вопиющем противоречии со всей системой ценностей и функций, сложившихся во французской культуре Старого порядка и подтвержденных как в наполеоновскую эпоху, так и при Реставрации, а затем и при Июльской монархии. Сама возможность применять к гуманитарным занятиям слово наука (science) была первоначально немыслима для этой культуры. На протяжении десятилетий и десятилетий то, чем занимались и что проповедовали герои этой книги, воспринималось некоторыми их современниками как глубоко нефранцузская, более того – антифранцузская деятельность. Но именно эта антифранцузская деятельность принесла Франции мировую славу в ХХ веке.