Книги

Бейдевинд. Стихотворения 1988–2009 годов. М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2009.

Там, внутри: практики внутренней колонизации в культурной истории России / Сост. И. В. Кукулин, Д. Уффельман, А. М. Эткинд. М.: Новое литературное обозрение, 2012.

Автор двух глав в учебном пособии: Русская литература ХХ века: 1930-е – середина 1950-х годов. В 2 тт. / Под ред. Н. Лейдермана и М. Липовецкого. М.: Academia, 2014.

Машины зашумевшего времени: Как советский монтаж стал методом неофициальной культуры. М.: Новое литературное обозрение, 2015.

Острова утопии: педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е) / Сост.: П. А. Сафронов, И. В. Кукулин, М. Л. Майофис. М.: Новое литературное обозрение, 2015.

Прорыв к невозможной связи: Статьи о русской поэзии. Екатеринбург: Кабинетный учёный, 2019.

Парабасис. Стихотворения 1989–2020 годов. Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2021.

Партизанский логос: Проект Дмитрия Александровича Пригова. И. Кукулин / М. Липовецкий. М.: Новое литературное обозрение, 2022.

Из статьи «Периодика для ИТР: советские научно-популярные журналы и моделирование интересов позднесоветской научно-технической интеллигенции» (2017)

Памяти В.Л. Гопмана

…Если хочешь знать, мечта – тоже политика…
Анатолий Софронов, «В одном городе»

Задача этой статьи – обсудить социальные и культурные функции советских научно-популярных и научно-технических журналах 1950-х — начала 80-х годов. Это исследование позволяет понять принципиальную трансформацию, которая произошла с самосознанием советских ИТР послесталинского периода. Возможно, ее отложенные результаты сказываются и в современной России.

Выскажу предварительную рабочую гипотезу – дальнейший текст, как я надеюсь, поможет ее обосновать и уточнить.

В 1950-е годы лавинообразный рост числа молодых инженеров и научных исследователей привел к появлению новой социальной группы и изменению массовых представлений о социальной ценности науки. На формы социального воображения этой новой группы повлияли научно-популярные и научно-технические журналы, созданные или реорганизованные в 1950—1960-е годы на новых основаниях. По-видимому, санкционируя их создание или реорганизацию, партийные администраторы первоначально ставили перед ними задачу «проектирования» жизненного мира молодых профессионалов и студентов научно-технических специальностей.

Важную роль в «настройке» воображения советских ИТР играли фантастические и футурологические тексты. В 1960-е годы они были призваны формировать мышление творчески настроенных технократов-энтузиастов, которые бы способствовали прорывному участию СССР в военно-техническом состязании с Западом.

Настроить воображение ИТР на нужный лад у властей получилось лишь частично – из-за непредвиденных последствий «оттепельной» социальной политики. По многим причинам представления о будущем, как и вообще представления о вообразимом, достижимом/недостижимом, прогнозируемом и т.п., в новых журналах из категории «функционально-необходимого» и «насущного» (в которой эти представления находились в 1920—1940-е годы) перешли в категорию «интересного», связанную не столько с работой, сколько с досугом. Определять, что входит в категорию «необходимого» и «насущного», в СССР могли только партийные и государственные структуры, но на определение «интересного» претендовали сразу многие акторы – что и сделало дальнейшую историю научно-популярных журналов многолетней подковерной борьбой, в которой ставкой оказалось ни больше ни меньше определение того, что будет считаться значимым для многомиллионной группы советских ИТР. Благодаря этой борьбе в журналы стали интенсивно проникать идеи западного нью-эйджа, явно или неявно табуированные на других институциональных участках.

Важнейшим элементом редакционной политики позднесоветских научно-популярных журналов стало систематическое соединение технических публикаций, нарративов нью-эйджа и научной фантастики. Издание фантастики играло для этих журналов особую роль на протяжении всей их истории, поэтому в статье это направление их деятельности обсуждается как отдельный сюжет.

Фредрик Джеймисон писал, что фантастическая литература – форма радикальной историзации настоящего [Jameson 1982]. Проведенный анализ публикаций журнальной фантастики и их ближайшего контекста позволяет прийти к выводу о том, что в позднесоветской ситуации представления многих групп научно-технической интеллигенции о будущем оказались очень слабо связанными с их представлениями о настоящем – не в последнюю очередь благодаря тому, как это будущее преподносилось в научно-популярных и научно-технических изданиях 1950-х — начала 80-х годов.

1. 1920—1930-е: научно-технические журналы в «ансамбле» служебной деятельности ИТР

Формирование научно-технической интеллигенции в СССР происходило в два этапа. Первой «критической точкой» в ее возникновении стали вторая половина 1920-х и начало 1930-х годов, и тогда речь шла о складывании большой группы ИТР – инженерно-технических работников, второй «критической точкой» – конец 1950-х и начало 1960-х годов, когда резко возросло общественное и политическое значение естественных наук, математики и кибернетики. Эти узловые точки имели принципиально разную структуру, но в обоих случаях импульс к формированию новой группы был дан правящим режимом.

«Первая волна» инженерно-технической интеллигенции была сформирована в 1920—1930-х годах в ходе мучительного «скрещивания» профессионалов предреволюционного поколения и новых кадров – молодых людей, получивших высшее образование после революции и в большей или меньшей степени сформировавшихся под влиянием советской идеологии; этот процесс специально изучила германский историк Сюзанна Шаттенберг [Шаттенберг 2013]. Целью, которую преследовало руководство страны при этой работе, была организация заведомо лояльной социальной группы профессионалов, многочисленной и готовой решать важнейшие задачи по быстрой индустриализации и милитаризации экономики.

Важнейшими методами формирования новой группы профессионалов стали, с одной стороны, запугивание и адресный террор в отношении инженеров старшего поколения («Шахтинское дело», «дело Промпартии» и т.п.), с другой – массированная пропагандистская индоктринация и вовлечение в науку заведомо «идеологически верных» людей – «парттысячников», «выдвиженцев», выпускников Промакадемии. Драматическое столкновение двух типов ученых не раз описывалось в тогдашней литературе, наиболее впечатляюще – в пьесе Александра Афиногенова «Страх» (1931); первый ее вариант был запрещен, но и второй, одобренный лично Сталиным, воспринимался современниками как близкий к крамоле – из-за переживания скрытого противостояния в советском обществе, которое актеры и зрители вкладывали в эту постановку [Серман 2005].

Несмотря на внутреннюю конфликтность группы ИТР, она все же была конституирована как единое, пусть и внутренне неоднородное сообщество – в частности, благодаря прославлению профессии инженера в СССР с середины 1930-х годов: именно инженеры были объявлены ключевыми фигурами, необходимыми для «овладения техникой» (ср. лозунг Сталина 1934 года: «…Главное теперь – в людях, овладевших техникой» [Сталин 1934: 48]). На XVIII съезде ВКП(б) в 1939 году «вождь» объявил, что в стране решена важнейшая политическая задача: сформирована новая, лояльная режиму интеллигенция [Сталин 1939: 25, 35—37].

Для того чтобы пропагандировать технические знания и способствовать росту этой группы, еще в 1920-х — начале 1930-х годов в СССР было организовано издание тематической периодики, которая лишь в небольшой степени продолжала традиции аналогичных дореволюционных журналов. В 1925 году был основан журнал «Знание – сила», в 1933-м –   «Техника – молодежи» (первоначально название писалось без тире), в 1934-м – «Наука и жизнь»; ранее журналы под названием «Наука и жизнь» выходили в 1890—1900 и в 1904—1906 годах, однако новый журнал лишь в очень малой степени напоминал своих предшественников.

И «Техника – молодежи», и «Знание – сила» отличались двумя особенностями. Они публиковали множество материалов сугубо практической направленности – профессиональной или связанной с домашним хозяйством. И одновременно с этим – литературные произведения, в первую очередь – фантастику (впрочем, в «Науке и жизни» тогда подобных материалов не было). В начале 1930-х ученые и партийные функционеры приветствовали эти публикации, так как считали фантастические произведения родом научно-популярной литературы. Известный советский физик Яков Дорфман (1898—1974), автор выдержавшей много изданий «Всемирной истории физики», писал в 1932 году:

На мой взгляд, литература обладает двумя возможностями для техпропаганды. С одной стороны, это историческая техническая хроника, с другой — научная фантастика. Одно — взгляд назад, движение к техническому «сегодня» от прошлого, второе — взгляд вперед, движение в будущее. Любой вопрос техники становится увлекательным, интересным, если он дан не в виде статических описаний и объяснений, а в своем диалектическом развитии [Дорфман 1932: 83, цит. по: Ваганов 2012: 100].

«Любой вопрос техники» должен был стать интересным для того, чтобы эффективной была техническая пропаганда, т.е. разъяснение новых достижений для рабочих и инженеров, а эти достижения, по умолчанию, имели необсуждаемую ценность для модернизации СССР[8]. Иначе говоря, «необходимое» и «интересное» в задачах фантастики, с точки зрения Дорфмана, были нерасторжимо слиты.

Такая интерпретация фантастики сохранялась на протяжении всего сталинского времени. В марте 1951 года писатель Владимир Шевченко, выступая на секции Союза писателей с докладом «Развитие научно-фантастической литературы», сказал:

Научно-фантастическая литература [в СССР] под направляющим воздействием идей Горького перестала быть ответвлением, падчерицей приключенческого, «развлекательного» жанра, а стала правдивой литературой о будущем, разделом «учительной» научно-художественной литературы (РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 22. Ед. хр. 41. Л. 19. Цит. по: [Schwartz 2014: 579]).

Такое «учительное» определение мало похоже на самопонимание довоенной американской фантастики – выраженное, например, в манифесте ее лидера Хьюго Гернсбека. <...>