Книги

Старинная арифметика: Рассказы и повести. Рига: Лиесма, 1986.

Тихие происшествия. СПб.: Васильевский остров, 1991.

Междуцарствие. СПб.: Митин журнал; Борей–Арт, 1999.

Двойники. СПб.: Борей–Арт, 2000.

Цыганский роман. СПб.: Амфора, 2001.

Голем, русская версия. Роман. М.: ОЛМА–Пресс, 2002.

Черный воздух. СПб.: Амфора, 2004.

Мозгва. Роман. М.: ОГИ, 2004.

Счастьеловка. М.: Новое литературное обозрение, 2007.

Собрание сочинений: В 2 т. М.: ОГИ, 2008.

Марпл. М.: Новое литературное обозрение, 2010.

Вена, операционная система (Wien OS). М.: Новое литературное обозрение, 2012.

Из Чикаго. М.: Новое литературное обозрение, 2014.

Из книги цыганский роман

Чапаев: 
место рождения – Рига 
(Новое о Г. И. Гурджиеве)

Осенью 1987 года группа рижских исследователей, в состав которой входили историки, специалисты по геодезии и картографии, культурологи и автор данного сообщения, установила месторасположение комплекса зданий, где в 10-х годах нашего столетия располагался так называемый «Гурджиевский пансион» («Гурджиевский питомник»). Помимо очевидной общекультурной значимости этой находки, она представляет интерес и с точки зрения узкоисторической, поскольку именно в одном из этих зданий и был, под руководством и при прямом участии Г. И. Гур-джиева, осуществлен объект, получивший название Василий Иванович Чапаев.

«Гурджиевский пансион» («Гурджиевский питомник», в дальнейшем – ГП) представляет собой четыре двухэтажных здания, образующих замкнутый по кругу (точнее – эллипсу, с осями в пятьдесят пять и тридцать три метра) комплекс, внутри которого расположена мощенная булыжником площадь с клумбой в центре. Современный адрес ГП: бульвар Райниса, дом № 1; иными словами, ГП находится в самом центре Риги, на берегу городского канала, то есть непосредственно на границе Старого города (напротив Бастионной горки). Следует отметить, что это явилось полной неожиданностью для нашей группы, поскольку в качестве исходного требования к месту, в котором мог находиться ГП, предъявлялось очевидное: его неприметность. Как ни парадоксально, обнаруженный ГП этому требованию удовлетворяет полностью. Комплекс расположен, как говорилось, на берегу городского канала, в пяти метрах над водой, склон весьма крут и порос мощными деревьями, так что с противоположного берега здания практически неразличимы. Не обнаруживаем ГП и со «своего» берега, поскольку пешеходная дорожка проходит возле самого канала, то есть – под склоном. Со стороны же бульвара ГП не просматривается, так как находится внутри парка. Кроме того, кем-то, по-видимому – самим Гурджиевым, были осуществлены мероприятия по ментальному укрыванию зданий. В пользу этого свидетельствует то, что комплекс зданий, несмотря на расположенность в самом центре города, жителям практически неизвестен. Так, например, большинство клиентов учреждений, размещающихся ныне в зданиях комплекса (Управление водопроводно-канализационным хозяйством, Госкомитет по газификации, Жилищное управление Горисполкома), учреждения эти находят не без труда – несмотря на имеющийся адрес. Кроме того, здесь же – непосредственно примыкая к одному из зданий комплекса – расположена используемая в сухое время волейбольная площадка (предлагаем для сравнения представить себе подобные площадки в Летнем саду или в Александровском саду Кремля).

Изложим вкратце некоторые сведения о рижском периоде жизни Гурджиева. Известно, что Гурджиев появился в Петербурге в 1915 году, где «...нашел или был найден Петром Успенским, человеком, который должен был стать Платоном его Сократа» (К. Вильсон, «Посторонний», 1967). Успенский собирает группу людей, которые «...тайно встречались в Москве и работали с ним до тех пор, пока не расформировались во время великой революции» (К. Риордан, «Transpersonal psychology», ed. by T. Tart, 1975). Известны дальнейшие этапы деятельности Гурджиева, однако никто – ни Успенский, ни Риордан, ни Д. Г. Веннет («Гурджиев: создание нового мира», Нью-Йорк, 1974), ни К. Уолкер («Рискованное путешествие в мир идей», Лондон, 1951) практически не сообщают (а приводимые сведения – не совпадают) о его допетербургской жизни.

Появившись в Петербурге, Гурджиев сразу создает группу «четвертого пути», из чего следует, что к этому времени им уже разработаны теоретические основы его системы. Иными словами, явлению Гурджиева как учителя должен был предшествовать период лабораторных исследований, и именно этим Георгий Иванович и занимался во время своего пребывания в Риге с 1910 (ориентировочно) по 1915 год. Остается предполагать – осуществил бы Гурджиев перенос своей деятельности в Россию, если бы не оказался вынужденным к тому изменившейся политической обстановкой? (Первая мировая война, массовая эвакуация промышленности из Риги – тем самым могли нарушиться экономические связи Гурджиева, город могли покинуть люди, непосредственно финансировавшие его разработки.)

Основные интересы Гурджиева в его рижский период были связаны с исследованиями «центров» человека, с проблемами их взаимодействия, а также – перераспределения соответствующих энергий. В качестве основной выступала задача устранения нарушений синхронизма работы центров, что – по предположению Георгия Ивановича – влекло за собой невозможность эффективного функционирования каждого из них из-за взаимного подавления энергий («неправильная работа центров»). В связи с этим Гурджиев предпринял удачную попытку создания андроидов с неполным набором центров: так, на «верхнем этаже» был оставлен лишь интеллектуальный центр (без высшего интеллектуального), на нижнем – двигательный и инстинктивный (без полового) и на среднем – эмоциональный (исключен высший эмоциональный). Иными словами, созданные Гурджиевым объекты (в дальнейшем – ГО) относились к типу человека № 1, с центром тяжести в инстинктивной и двигательной функциях. Нам неизвестно, как именно Гурджиев осуществил этот проект: либо с помощью биотехнологии, либо (что вызывает естественное человеческое осуждение) с помощью экспериментов на реальных людях, в отношении которых была произведена своего рода «кастрация» вышеуказанных центров. Годы рождения известных ГО не могут дать какого-либо конкретного указания на способ их производства, все их анкетные данные, очевидно, вымышлены, являются «легендой».

Известно, что первым удавшимся ГО был получивший впоследствии имя Чапаева. Следует отметить, что Чапаев был для Гурджиева экспериментальным образцом, на котором Г. И., по-видимому, окончательно удостоверился в правильности методики получения ГО. Как бы то ни было, на основании единственного экспериментального образца Гурджиев, разумеется, не мог сделать сколь-нибудь достоверных выводов о поведении организма с неполным набором центров, и поэтому потребовалось создание целой группы подобных объектов, с тем чтобы особенности их функционирования могли бы быть исследованы с помощью статистических методов. Точно так же лишь в подобном сравнении могут быть в полной мере обнаружены особенности В. И. Чапаева, обусловленные способом его происхождения. Кроме того, следует отметить и другой аспект наличия у Гурджиева как ГО В. И. Чапаева (одиночного экземпляра), так и последующих групп ГО (в особенности первой, получившей впоследствии название «Латышских стрелков») – это возможность изучения поведения ГО-одиночки и группы. Скажем сразу, подобное сравнение позволило нам обнаружить наличие еще одной, ранее неизвестной стороны деятельности Георгия Ивановича Гурджиева, речь о чем пойдет в конце данного сообщения.

Укажем вкратце основные черты ГО и особенности их восприятия «внешним миром». Прежде всего – их очевидная функциональная ориентированность: это все профессиональные военные, степень выучки которых высока настолько, что как таковая не воспринималась никем из современников. Быть бесстрашным рубакой и неутомимым воином – эти качества ГО не воспринимались окружающими как положительные, не вызывали, как правило, даже оттенка удивления или восхищения, воспринимались исключительно на уровне «порядка вещей» (как исключение отметим свидетельство человека особо внимательного: «Мы уселись. Спереди шофер... Позади я, со вчерашним латышом, который был свеж, чист и весь подтянут ремнями, как будто бы только сию минуту выскочил из специальной фабрики». – А. Куприн. Шестое чувство. «Юность», 1988, № 3, с. 39). Как правило, интерес окружающих находил зацепку – если говорить о вышеупомянутых качествах ГО – лишь в случае, когда их поведение входило в явное противоречие с нравами средней человеческой психики (напр., моментальная боеготовность). В случае Чапаева достаточно сослаться на книгу Фурманова, в качестве примера подобного рода из жизни стрелков может быть указана история эсеровского мятежа 6 июля 1918 года, когда для подавления оного были среди ночи вызваны стрелки, располагавшиеся в летних лагерях, где, по стечению обстоятельств, которые оказались бы в любом другом случае роковыми, те отмечали латышский праздник «Лиго» (день летнего солнцестояния; мероприятия проводятся на открытом воздухе и состоят в пении народных песен возле костра, питье пива, сжигании бочек со смолой, установленных на шестах, в прыгании через костер и постепенном уходе попарно с девушками в лес «искать цветок папоротника»). Стрелки тут же прекратили праздник и направились в столицу, мятеж был подавлен. Кроме самого факта их быстрого реагирования эсеровская история дает еще один повод для раздумий: речь ведь идет о дне летнего солнцестояния, празднуемого в настоящее время 23 июня. Но переход на григорианский календарь в России был осуществлен 14 февраля 1918 года, таким образом, этот день уже должен был быть отмечен стрелками за две недели до мятежа. Эта календарная путаница может объясняться единственно тем, что Гурджиев не мог предвидеть будущие изменения при программировании ГО.

Рассмотрим вопросы внешности и национальности ГО. Внешность ГО была, скорее всего, устроена Гурджиевым по своему образу и подобию: «Я увидел человека восточного типа, с черными усами и с проницательными глазами, который удивил меня прежде всего тем, что он казался переодетым и совершенно не гармонировал с местом и атмосферой» (Успенский, «В поисках чудесного», Нью-Йорк, 1940). Отметим – не гармонировал с обстановкой небольшого кафе в цивилизованном городе. Вопрос же о национальности по отношению к ГО кажется абсурдным лишь на первый взгляд. По всей видимости, Чапаев был устроен Г. И. русским (то есть владеющим русским языком) с целью получения от ГО объяснения тех или иных внутренних состояний, обеспечивая возможность обратной связи для экспериментатора. Но, по-видимому, Чапаев сведений подобного рода дать был не в состоянии, и, кроме того, владение им русским языком открывало возможность к вступлению его в неконтролируемые контакты, что Гурджиева вряд ли устраивало, – поэтому следующая группа ГО была устроена «латышами», то есть с вложением в ГО распространенного в Риге языка (что удобно с точки зрения речевой практики). Несанкционированных контактов в этом случае опасаться не приходилось в силу наличия внутригрупповых конфидентов и собеседников, и, кроме того, сама группа в Латвии практически не находилась: фронты Первой мировой войны, затем – установление и охрана революции в России. (Здесь следует развеять иллюзию «добровольного ухода стрелков из Латвии», мотивируемого обычно принятым решением прекратить борьбу за республику в Латвии, с тем чтобы вернуться в ходе Мировой революции. Достаточно представить, как, будучи зажатыми кольцом блокады, войска Красной Армии уходят, прорывая кольцо, в, скажем, Индию и продолжают борьбу оттуда. Между тем известен факт: «Резиденцией правительства Советской Латвии с 11 июля (1919 года) стал город Резекне (Режица)... Председателем правительства оставался П. Стучка, хотя 10 июля 1919 года решением ЦК РКП(б) он был назначен заместителем наркома юстиции Советской России и переехал на жительство в Москву» (Латвия на грани веков, II. Рига, «Авотс», 1988, с. 29.)

Обратимся к общественному мнению о ГО (Чапаеве и стрелках). Как и в случае индивидуальных свидетельств, вопросы, связанные с боевой деятельностью ГО, как правило, предметом рассмотрения не являются. Центр тяжести данной тематики приходится на подчеркивание их «человеческих» привычек и особенностей – «Чапаев» Фурманова в силу общеизвестности комментариев не требует. В случае же группы ГО «Латышские стрелки» роль книги подобного рода выполняет «Музей Латышских стрелков», основное назначение которого и состоит во внедрении в массовое сознание представления о том, что стрелки были нормальными, обычными людьми. Наравне с боевыми реликвиями, как-то: оружие, полковые знамена, знаки различия – в музее в большом количестве представлены предметы личного обихода: очки, книги, скрипка и прочее подобное, что, для неискушенного посетителя, должно служить свидетельством «человечности» их владельцев. Здесь любопытно отметить, что подобное собрание предметов обихода само уже переводит их в разряд боевой техники: то есть – структурно – личная, бытовая жизнь ГО является в той же мере профессией, что и непосредственно военная. Тем не менее набор этих «убедительных» свидетельств в силу, вероятно, духа «ретро», присущего предметам, компенсирует в известной степени их отчужденность. Это, а также работа музея по привлечению к участию в проводимых им мероприятиях (прием в пионеры и проч.) еще живых стрелков и позволяет ему, в общем-то, выполнять свое назначение.

Здесь следует отметить важный факт: далеко не все стрелки являются – и являлись – ГО (что легко понять, приняв во внимание их общую численность). Из ГО была составлена наиболее инициативная часть, группировавшая вокруг себя остальных, естественных людей. Возможность подобного объединения с перенесением на нормальных людей обычаев и особенностей ГО обеспечивалась, во-первых, воинской дисциплиной, а во-вторых, тем, что ГО были наиболее инициативными, заслуженно авторитетными среди остальных, вызывая потому своими профессиональными (и додуманными – человеческими) качествами желание подражать. Не следует, кроме того, упускать из виду и то, что живые стрелки находились вне привычного уклада, вне той среды, в которой только и возможно различение нюансов, то есть где особенности поведения ГО могли оказаться замеченными их сослуживцами из настоящих.

Эти особенности ГО (для окружающих – странности) и привели к тому, что именно Чапаеву пришлось прекратить свое функционирование первому, гораздо опередив в этом остальных. Причиной послужило то, что он был сделан русским и изготовлен в единственном экземпляре. Возможно, в первоначальные планы Гурджиева не входило использование Чапаева в исконно русской среде; возможно, именно то, что работа производилась в Риге, и повлекло за собой выбор русского варианта – что не было бы ошибкой, останься Чапаев в рижской русской среде. Возможно, Гурджиев действительно не предполагал, что деятельность Чапаева будет происходить в России, либо сыграло свою роль уже упомянутое желание иметь обратную связь с объектом – поскольку ничто не мешало сделать его латышом либо представителем одной из кавказских народностей, как, собственно, Гурджиев поступал в дальнейшем. Но здесь мы оказываемся в области догадок о возможных политических целях Георгия Ивановича (если таковые и существовали, в чем, впрочем, сомневаться не приходится).

Касаясь кончины Чапаева, следует отметить следующее. Помимо экспериментов с центрами, предметом особого внимания Гурджиева был так называемый «большой аккумулятор» – присутствующий, по теории Г. И., в каждом живом организме и, при умении его использовать, предоставляющий человеку практически неисчерпаемый источник энергии; достижение подобной способности, однако, требует многих лет серьезной работы. В случае ГО (что служит, пожалуй, аргументом в пользу биотехнологической гипотезы их происхождения) аккумулятор устраивался искусственный, вынесенный из организма ГО (собственно говоря, в данном случае речь идет о моделировании аккумулятора: энергия поступала в ГО извне, передача ее осуществлялась централизованно, из одной точки по индивидуальным каналам для каждого ГО). Привыкнув же работать (точнее: воспринимая его как единственно возможный) на источнике, мощностью превышающем энергетические запасы любого «натурального» организма – нетренированного, поражая этим современников, ГО были в то же время полностью зависимы от поступления энергии извне. Поэтому в ситуации, когда Чапаев уже достаточно «засветился» в глазах окружающих – роковую роль в чем сыграл Фурманов (неизвестно: догадываясь или нет), когда степень неадекватности его поведения стала вопиющей, было принято решение (Гурджиевым или нет – неизвестно) Чапаева обесточить. Следует предположить, кроме того, что у него как у экспериментального образца вся деятельность была завязана на «большом аккумуляторе», и поэтому прекращение подачи энергии означало мгновенный «shut up» объекта. В последующем Гурджиев отошел от той схемы, обеспечив возможность автономного существования ГО с помощью аккумуляторов резервных, что, вне всяких сомнений, было вызвано желанием сохранить ГО в случае перебоев в подаче энергии. В истории со стрелками, когда необходимость их функционирования себя исчерпала (что, скорее всего, связано с внедрением новой модели ГО), было произведено их отсоединение от «большого аккумулятора», после чего они в течение года (1937–1938) и прекратили (когда иссякли резервные аккумуляторы) свое существование. Отметим, что это является надежным признаком, по которому ГО выделимы из основной массы стрелков.

Теперь мы подошли к изложению основного результата, полученного в ходе наших исследований. Речь пойдет о взаимодействии ГО с окружающими, с окружающей средой, а точнее – о психофизических аспектах подобного взаимодействия. Наличествующие у ГО центры обеспечивали в целом достаточно адекватное поведение во внешней среде, в случае когда контакты с окружающими носили разовый, во всяком случае – не частый характер. При этом отсутствие контакта на уровне личностном, эмоциональном подозрений со стороны окружающих не вызывало – отмечаясь, скажем, фразой: «Ну не сложилось...» Более того, в силу отсутствия трех вышеуказанных центров «жизнедеятельность» ГО проистекала, как бы проницая насквозь жизнедеятельность обычных людей и не вызывая у последних какого-либо эмоционального, личностного отношения к себе, в их общий опыт не входила и комментариев не требовала. Производимые ГО действия схожи, в известной степени, с явлениями природными. В качестве примера подобного восприятия можно указать на амбивалентность отношения к стрелкам некоторых слоев латышской общественности. С одной стороны, этим слоям свойственно критическое, доходящее до недоброжелательного и идущее дальше восприятие существующего строя и нынешнего положения республики, с другой же – стрелки являются предметом национальной гордости, причем та роль, которую они сыграли в установлении данного строя, никоим образом не принимается во внимание.

Отсутствие эмоционального восприятия поведения ГО является одним из следствий едва ли не основного их отличающего свойства. Мы подошли к изложению главного результата наших исследований рижского периода Г. И. Гурджиева, результата, который открывает ранее неизвестный аспект его деятельности.

Речь может идти о теории валентной человеческой личности (термин условный). Известно, что труды Гурджиева относятся к исследованиям возможностей саморазвития индивидуума, но в то же время полем его деятельности была деятельность в группах. В силу этого противоречия следует предположить, что теория валентностей намеренно не доводилась до сведения учеников Гурджиева, которые и не могли поэтому подозревать, что группы «четвертого пути» являются для него своего рода полигоном, а они сами – подопытными объектами в исследованиях межличностного общения и взаимодействия.

Теория Гурджиева опирается на гипотезу, согласно которой любая человеческая личность (сущность которой свободна от подобных свойств) обладает некими «валентностями», через задействование которых и осуществляется любое взаимодействие между отдельными личностями. Размеры данной статьи не позволяют углубиться в изложение отдельных положений теории (количество подобных валентностей, их структурные разновидности, в т. ч. «ролевые», «интимные», «генеалогические»; вопросы, связанные с установлением, содержанием и размыканием подобных связей), с целью же достижения большей наглядности достаточно сказать (весьма, разумеется, огрубляя существо предмета), что связь между отдельными личностями осуществляется как бы с помощью шнура-проводника, «штекерами» на противоположных концах входящего в «гнезда» соответствующих валентностей. Очевидно, что умение манипулировать связями позволяет устанавливать требуемые отношения на заданном множестве людей.

Как мы уже знаем, перед тем как обратиться к работе с реальными людьми, Гурджиев предварительно экспериментировал на ГО. Точно так же он поступил и в случае исследования валентностей, при этом открывается еще одна причина создания сначала отдельного Чапаева, а затем – группы стрелков. Поясним различия между ними. Задействование валентностей и установление связей в обычной, непрограммируемой жизни не может произойти без участия всех центров человека. Отсутствие трех центров у ГО приводит к ликвидации уникальности соединения, зависящего теперь лишь от наличия свободных валентностей. То есть всякий раз, когда нормальный человек желает войти в отношения с ГО и у последнего имеется свободная валентность, – связь возникает. Но, поскольку эмоционально такие связи не окрашены, эмоциональное «приклеивание» друг к другу отсутствует, и связи такого рода нестабильны и легко рушатся, не причиняя при этом ГО никаких болезненных ощущений. Чапаев поэтому– вне своего функционального назначения – был полностью сыгран окружением, что, в силу наличия большого числа беспорядочных контактов, и перевело его в новое качество: структурно он стал чем-то вроде доски дорожных шахмат, в 64 углубления которой может быть вставлена любая партия – возможная или невозможная (не говоря уже о том, что в пазы могут вставляться не только фигуры, а что угодно: шариковая ручка, спичка, цветок). Подобное свойство Чапаева нашло отражение, точнее – явилось основанием народной «Чапаевианы», в крайне сжатом виде сконцентрировавшей в себе коллективные представления о времени и месте. Вряд ли подобное развитие событий входило в планы Гурджиева, с другой же стороны – вряд ли оно явилось для него полной неожиданностью. В любом случае, феномен Чапаева был им, безусловно, учтен в дальнейшем.

Группа ГО «стрелки Латышские» была создана уже с учетом этого опыта и с установленными уже связями, которые заняли большую часть валентностей соответствующих ГО (как бы контрольный пакет акций). Стрелки были изначально взаимозацеплены и взаимообусловлены, так что внешние связи и контакты могли иметь лишь второстепенный характер. Этим и объясняется, в частности, то, что о стрелках никто практически ничего не знает. Все, что любой современник может сказать об одном из них, вполне распространимо и на остальных: существует как бы некоторый «условный стрелок», каковым является любой из отдельных ГО группы (и стрелков живых, в том числе, в силу их внутригрупповой мимикрии). Именно в силу взаимозадействованных валентностей стрелки жили замкнуто и компактно (свой театр, свое латышское общество, своя газета, совместно организованный быт).

Гурджиев, как известно, никогда не испытывал склонности ни к голым теориям, ни к платоническому экспериментированию. Как только теоретические результаты проходили проверку на искусственных объектах – они переносились в мир живых людей. Не приходится поэтому сомневаться и в том, что работа в группах Москвы и Петербурга служила Гурджиеву целям разработки теории валентностей, что, следовательно, должно было найти свое практическое применение, и это, в свою очередь, заставляет сделать предположение о наличии широкомасштабного эксперимента, эксперимента массового, использовавшего результаты работы с группами четвертого пути. Изучение результатов этого эксперимента, а также поиск работ Гурджиева по теории валентностей – вот, на наш взгляд, два основных направления дальнейших изысканий в деле освоения творческого наследия Георгия Ивановича Гурджиева. Кроме этого, в качестве частных задач могут рассматриваться следующие вопросы:

– Каким образом и где производились гурджиевские объекты? (Вряд ли эти местом был «Гурджиевский пансион»: из-за ограниченности рабочих площадей там, вероятно, располагалась лаборатория, пригодная для создания отдельных, экспериментальных образцов ГО).

– Продолжается ли (и если да – то где?) производство ГО?

– Стоял ли кто-либо (и если да – то кто?) за Гурджиевым? Имело ли прикладное использование ГО характер случайный или было спланировано заранее?

– Несет ли Гурджиев непосредственную ответственность за преждевременный уход из жизни В. И. Чапаева и латышских стрелков?

– Действительно ли Гурджиев покинул Россию после революции или продолжил свою деятельность там под другим именем?