На литературную критику накладывается сегодня так много ограничений, что она остаётся вполне собой, только собой быть переставая. Как творческую практику её можно оценивать только суммарно, по типологии предлагаемых решений. Ценность того, что делает Игорь Гулин, определяется, на мой взгляд, тем, что у него работа герменевта – это «предельная», «лиминальная» работа, выявляющая преодолимые и непреодолимые субъектные границы.

Гулин пишет о ситуациях, в которых художник может или не может перерасти самого себя, справедливо, на мой взгляд, полагая, способность к жесту такого рода мерой человеческого и творческого масштаба. Обратимость связей личного и общего оказывается здесь в фокусе внимания, потому что субъект мыслится разом и как «прозрачный», и как «непрозрачный»: это и совокупность социальных ролей, и средоточие невычисляемых реакций. Ту же двуслойность несёт в себе художественный текст: он может быть разложен на смыслы и структуры, но отнюдь не они определяют завороженность письмом.

Критика выступает здесь невротизирующей работой самостроения, поиском тех слов, которые обращают читателя к иррациональному внутри рационального, к внесистемному и внесмысловому. Этот опыт кажется мне тем более ценным, что делается с постоянной оглядкой на ряд неотменяемых социальных обязательств, на потребность в совместности художественного действия. Сложная система взаимных опосредований «очарованности» и «конструктивной озадаченности» и делает критику Гулина глубокой и интересной, каким бы сюжетам и персоналиям ни была она посвящена.

И я рад тому, что сегодня мы можем чествовать Игоря Гулина за проблематизацию оценочного высказывания и рефлексию над его пределами, за сосредоточенное вглядывание в социальную природу современного искусства, за отважную попытку сделать легитимными маргинальные творческие практики и альтернативные линии развития литературы.