Объявление имени победителя в номинации «За заслуги» должно вызывать в зале реакцию: «Давно пора»! В сегодняшнем случае она особенно справедлива. Свою первую книгу «Поэтика литературной сказки» выпускник Уральского государственного университета Марк Липовецкий опубликовал в 1992 году. Его двенадцатая книга вышла в прошлом году в издательстве Оксфордского университета. Одновременно с этим ее автор поменял работу, переехав из Колорадо в Нью-Йорк и став профессором Колумбийского университета.

Однако, пожалуй, наиболее очевидная ассоциация, возникающая при упоминании имени Марка Липовецкого, – постмодернизм. Вероятно, он был первый, кто наделил это понятие эпитетом «русский». Именно в его книге 1997 года «Русский постмодернизм: Очерки исторической поэтики» была предпринята попытка последовательно описать поэтику и генезис отечественного постмодернизма, обнаружив его истоки в «Пушкинском доме» Андрея Битова, поэме Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки» и «Школе для дураков» Саши Соколова. Потом было еще множество статей и монографий, посвященных современной массовой культуре, новой русской драме, фигуре трикстера в советской и постсоветской литературе и т.д.

Разнообразие тем в действительности пронизано сквозной внутренней логикой. Книга 2008 года «Паралогии: Трансформации (пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920-х–2000-х годов» расширяет историческую хронологию описания динамической и конфликтной преемственности модерна и постмодерна, картографируя складчатый ландшафт столетия (от Мандельштама до Акунина и братьев Пресняковых). Написанная совместно с Биргит Боймерс книга «Перформансы насилия: Литературные и театральные эксперименты “новой драмы”» сюжетно и концептуально подхватывает последнюю главу «Паралогий», переводя риторические и поэтические деформации и метаморфозы, являвшиеся главным сюжетом первых книг, на уровень телесной перформативности (что задним числом подчеркивает момент дискурсивного насилия, характерного для текстуальных деформаций, фрагментаций и декомпозиций модернистской и постмодернисткой поэтик). Вышедшая пока только по-английски книга, посвященная фигуре трикстера в советской и постсоветской культуре, вновь говорит о творческой продуктивности сдвига и деформации, только на этот раз ее предметом является ускользающая от нормативности пластичная и перформативная идентичность героя-трикстера, способного существовать сразу в нескольких социальных, культурных и эпистемологических режимах, одновременно связывая их между собой и остраняя их внутреннюю конструкцию. В результате возникает аналитический нарратив исторической поэтики последних ста лет, описывающий историю как напряженное движение, обеспечиваемое энергией сдвигов и разрывов, деформаций и взаимных превращений.

Но его заслуги состоят не только в личной продуктивности, но и в интеллектуальной щедрости, - готовности тратить время и силы на коллективную работу, в которой творческая монополия авторства «разменивается» на более скромные, но при этом едва ли менее трудоемкие роли редактора, составителя, комментатора, организатора. И здесь вклад Марка Липовецкого не менее внушителен. Среди полутора десятков русско- и англоязычных сборников статей, антологий, тематических выпусков различных журналов стоит особенно отметить две вещи. Первая – это шеститомное учебное пособие «Русская литература 20 века», созданное Марком вместе с его отцом Наумом Лазаревичем Лейдерманом. Вторая – пятитомное Собрание сочинений Д.А. Пригова, максимально полно представляющее его творчество и последовательно воспроизводящее в названиях томов характерную для художника одержимость структурной упорядоченностью («Места», «Мысли», «Монстры», «Москва», «Монады»). Вышедшее в издательстве «Новое литературное обозрение» Собрание сочинений Пригова является результатом совместных усилий, и все же роль Марка Липовецкого в этом проекте трудно переоценить.
И пусть премия «Андрея Белого» станет достойной оценкой того, что Марк успел сделать за первые тридцать пять лет своей профессиональной биографии.
Мои искренние поздравления, Марк!
I wish I was here…