Стоит ли, право, задаваться вопросом,чтотакое поэзия, как если не слова, расположенные в порядке, позволяющем им менять значения, избегать заданных, уничтожать косную сферу понятий, неведомо по какой причине предложенных нам на веки вечные в качестве непреложных истин.

Повторяю: из этих событий, или – этим событием, превращающим потенциальное бытие языка в его настоящее пресуществление себя и мира, и нас в мире, событием, наводящим из стазиса словарного существования постоянное со-бытие – процесс – является поэзия.

Процесс, содержащий своё начало повсюду, движущая сила которого – воля и желание. Воля подчинить желание воображению и не дать раствориться бесследно в сонме языка, куда влечёт нас никогда не избывающая себя страсть опередить сам язык, высказывание, опередить какневозможностьс ним совпасть; – и воля сказать, осознать, определить энергию, возникающую в результате расщепления косной материи, дать ей русло. Невозможно!

В этом постоянном отречении от себя самой – её становление, её телос.

Только тогда отзывается нам мир – и слух становится зрением, а зрение слухом.

Рассуждать можно долго.

Важно следующее: действительно ли обо всём этом – может спросить досужий критик – говорится в стихах Алексея Парщикова. Так ли это в самом деле? А вот: что это такое? Что это за образ? Зачем все эти несуществующие, никогда не существовавшие миры?

Что неизбежно отошлёт нас к тому, о чём только что говорилось.

К этому, впрочем, надо добавить: ещё одним качеством поэзии Алексея Парщикова является то, что обычно называется импульсом непонимания, коему должно вызвать во мне-читателе желание обретения текста наравне с желанием служения ему, то есть – созидания в поле возможностей, которым он даётся мне для своего продолжения. Вот в чём смысл фразы Лотреамона – будущем стихи будут писать все.

Возможно, я увлёкся и высказанные мной мысли, принадлежащие скорее «времени», чем мне, не возымели должного действия, недостаточно точно или вовсе не сыграли отведённую им роль речи, коей должен представляться лауреат. И всё же, каковы бы они ни были, мысли эти не случайны и многим обязаны размышлениям о стихах награждаемого сегодня поэта.

Чья работа, истинно стремящаяся к сравнению с тектоническими процессами, кипящая соитием семантики, прямых имён, переименований, оглушённая обвалами случая и раскатами эха, уже провидит в себе восхитительные крупицы бесцельности, дрожащей уникальности дыхания.

И если мои соображения достигли известной степени вразумительности, тогда остаётся лишь выразить благодарность автору и собравшимся здесь воздать посильный долг поэзии, делу одинаково как бессмысленному, так и безумному, в котором я могу пожелать Алексею Парщикову одного – умножения и без того неисчислимых её миров.

(Часы, 1986, № 63, фрагмент)