Нищие и революция*

Вот конференция:

«Кто виноват в Революции?»

Русской, своей, не французской,

хоть и съехались в Ниццу лазурную,

А не в Питер – докладчики.

«Нищий поющий –

вот настоящий виновник

Катастрофы тогдашней…»

«Нищий поющий?

Но почему? Объясните…»

«Потому что на паперти

пели о Лазаре бедном,

Богатеем гонимом…

Так вот пели:

– Подите, рабы мои, спихните с двора,

Спустите, рабы мои, два лютые пса,

Пуская его псы те терзают всего.

А потом они пели

о том, как в аду богатей

Будет муку терпеть

и, горя, умолять брата Лазаря:

– Милостивый братец, убогий Лазарь!

Выступи, братец, из рая ты вон,

Ты поди, родимый мой, на сине море,

Помочи ты, братец, мизинный свой перст,

Покропи мне, братец, кровавы уста.

«Нет, – сказал ему Лазарь, –

не остужу твоих уст.

Гнал ты меня, гад, псов спускал –

Вот и мучайся в пламени, гад».

Пауза. Плещется море у пиний

Возле виллы старинной,

той, где симпозиум ныне,

О возмездье дискуссия.

«Так каков же Ваш вывод, коллега?»

«Вывод печален:

Так и в подвалах лубянских

Заключённым измученным

также ни капли воды

Не давали тюремщики».

* * *

Говорил Тухачевский:

«Чтобы я эту сволочь жалел!

Это быдло без чести,

матросню, что швыряла за борт

Офицеров в семнадцатом…

Так неужто щадить эту мразь?

Нет, не будет такого…

Станет красным от кровушки ихней

Лёд кронштадтский».

Кронштадтский матрос просит

о прибавке к пенсии

Стар я уже

и прошу за былую заслугу

Дать мне пенсию новую,

большую, чем имею.

Это я ведь придумал

топить их в глубинах морских…

Флотскую офицерню

Истреблять на корню,

но не расстрелами, не…

А топить – рыбам в корм,

Морю в корм,

чтоб в последние дни

Их тела не воскресли.

В день победы над Смертью

не отдаст мертвецов своих море.

Отдавать будет нечего,

но я не о том, не о вечном,

Не о веке грядущем,

о мимотекущем я думаю.

О прибавке заслуженной,

нет, не за выслугу лет,

За придумку разумную.

* * *

Товарищ Ленин,

работа адова

Будет сделана

и делает уже.

Ну а просто работа,

наверно, не сделана будет.

Что в ней, товарищ Ленин?

Пустотление буден, и только.

Безавральность, беспламенность…

Да и попросту: лень ковыряться.

Генри Форд

Он сказал нам: «Работайте,

а не бунтуйте, как те,

В нищей России…

А накопите долларов – купите

Автомобиль, вами собранный…»

Говорят, был он серым,

как Детройт, как Чикаго,

как небо над нами осеннее.

Потому что культура

распалась уже, перейдя

В мир стерильный,

деньгами обильный, мобильный,

И любому рабочему

стала доступна в Детройте

Новой марки акула.

* * *

Названья клубов пролетарских:

«Гигант», «Титан» и «Прометей»,

Как тьмы клубящейся,

как века без людей

Звук стенопробивной,

как тел безлицых

На дом заоблачный буржуев-олимпийцев

Могучий натиск, штурм…

Безбожник у станка**

Безбожник у станка,

тот, что детали разные

Качественно вытачивал

для орудий убийственно точных

И наручников прочных…

Но вдруг искорёжило руку.

Стал он калекой,

но не поверил, однако,

В Бога строгого, грозного,

бьющего нас за хулу,

А поверил в науку,

ту, что новую, умную руку

Из костей, вен и мяса

ему обязательно сделает.

* * *

Было: игра в революцию

в детском саду недокормленном –

Всесожженье игрушек,

а после, в соседнем саду,

Штурм зимнего замка…

Азарта пот, снеговой бой,

и предателя Веньки повешенье

В том же саду – на суку.

Банкет на крейсере «Аврора»

Выстрелом холостым

Бортового орудия

был безвозвратно отвергнут

Ветхий мир.

Мы покончили с ним.

Ну а новый расплылся кровавым пятном,

Стал колымским морозом,

нетающим льдом,

а потом (нынче то есть)

Виногрязным пятном стал,

пляской банкиров на палубе

И олигархом в тельняшке.

* * *

В памятнике всем известном,

В Ленине на броневике

Дырка в результате взрыва.

Только это не бунт, не мятеж,

Не безумство Евгения

на Сенатской, у Всадника Медного,

Не душевная дрожь,

не «Ужо,

Чудотворный строитель»,

а просто гримаса насмешника –

Первоапрельский эксцесс.

* * *

Верующая с Урала,

Перворасстрельного,

где царская семья

Была убита вся

и слуг не пощадили,

А в Алапаевске князей Великих в шахту

Живыми сбросили…

Недавно лишь узнала

Она об этом, и теперь

К тем гибельным местам,

к мемориальной яме

Идёт и молится,

и знает: гибель их

(Царей былых, князей

и прочих им подобных)

Случилась от своих,

от пламенных Корчагиных,

Орлят отчаянных…

Но Павку самого

И автора его

она как прежде любит,

Как прежде чтит

и не отвергнет их.

* * *

И было две сестры,

две верующих истово:

Одна – в Христа,

другая – в Ленина,

И жили они врозь

и в разных городах,

Но переписывались,

разные миры

Стараясь помирить…

Одна душа двойная

Дышала в них, не понимая

Саму себя…

А умерли они

В одной больнице:

первая – с молитвой,

Вторая – с руганью на Бога и на мир,

Столь плохо созданный,

что сам Ильич-Кумир

Его не победил, не обновил, и умер.

______________________________

*В стихотворение включены цитаты из духовного стиха о Лазаре.

**Название известного в 1920–1930-е годы журнала.

Погорельцу – сосед

Хитрован ты, Иван,

И пролаза – не то, что другие.

Ишь, хоромы какие

строят тебе, погорельцу

По указу из центра,

и на казенные деньги.

Ну, а мне что? В хибаре

Уцелевшей от пламени

дни свои доживать, что ли?

А ведь вместе и в школе

Грамотели

и вместе в совхозе пыхтели.

Пусть достроят твой дом,

Пусть построят,

а я его – новым огнем

Подожгу той же ночью

И увидит воочью

здешний народ незашореный,

Что жива справедливость.

Бородино

Глянь-ка дядя

какие хоромы нехилые

Я построил у края

Бородинского поля, о нем не зная

Ничего, то есть зная,

что битва была здесь какая-то.

Ну, а с кем – знают лохи,

а для нас остробашенный дом

Дело более важное.

Хорошо б целиком, однако

Нам купить это поле

с костями эпохи далекой.

Было б нам где гулять

и во славу победы великой

Фейерверки устраивать.

А с туристов и плату взимать можно было бы

За смотрение плату

ну и гостиницу им

На пригорке отгрохать

было бы здорово, дядя.

* * *

Вызволить Эвридику

Из подвала гриппозного

где крысы скребутся, где стены

Замерзают зимой…

Вызволить Эвридику

увезти на трамвае домой

В дом свой, дом живой

на захламленный солнцем этаж

И сказать: «Я – твой муж,

я – твой друг, я – Орфеич

И забудь эту сволочь,

что тебя унижала, терзала…»

И она улыбнется и вся встрепенется, но вдруг,

Помрачнев обернется, захочет обратно, в подвал

В преисподнюю крысь…

* * *

«Я счастлива» – сказала ты тогда

В лесу февральском,

на прогулке лыжной.

Прошли года – потом пришла беда,

И черной стала жизнь,

но и в тоске недужной

Я помнил те слова,

что ты сказала мне

У сосен солнечных

на той прогулке лыжной.

* * *

А нам коктейль «Ночь»

всучила фирма-дочь

Испанской фирмы.

Лавром и лимоном

Благоухает он в стекле откýпоренном.

Осенним серым днем

под бледным небосклоном

В саду загубленном,

где снова мы вдвоем

Как двадцать лет назад.

<2011>