Стихи В. Бородина позволяют увидеть себя в мире, всегда расчерченном ценностными и смысловыми связями, почувствовать свою необходимость в общем строе существования. Смирение слова, совлечение с него всего, что может показаться претенциозным, включая нарочитую серьёзность, становится здесь условием высказывания. Говорить в стихах должен мир, и главная цель поэта – достичь такой степени концентрации, когда в слове проступает целокупность скрытых связей и событийных пересечений.

Поэт ищет то, что может стать «линзой, собирающей мир». Это одновременно эстетическая и медитативная задача. В таком совпадении – и попытка «пересобрать» поэзию заново, и стремление сделать лирическую сосредоточенность мерой полноты человеческого существования. Говоря о различном, поэт всегда говорит о самом важном: о «внутреннем любом огне», об «обновлении канона», о счастливом разрешении «гефсиманского усилия».

Искусство словесности всегда тяготится подозрением в своей несостоятельности, в обречённости творческого усилия. В поэзии В. Бородина есть одно «неложное утешение»: слово, сказанное в сердечном воодушевлении, неотменимо. Его абсолютность и в разобщённости позволяет пережить единство, и в явной неудаче увидеть отсвет торжества. В этом безусловная сила этой поэзии, средоточие её убедительности и лирической подлинности.