К сожалению, не смог приехать – и всё равно, помимо радости и благодарности, чувствую редко случающеесянеодиночество. Премия – огромная честь; она – самая лучшая, потому что, как мне кажется, здесь с самого основания заложен совершенно противоположный соревновательности покой настоящегобратства: ты не «лучше» кого-то, а просто стараешься быть верен собственному внутреннему звуку, и награда – в том, что всю жизнь верные себе люди тебе говорят: да, это в какой-то мере удаётся; твой звук (не важно, силён он или слаб, но он новый, таких ещё не было) обретает форму и смысл. Услышать, поймать в себе этот звук трудно, не имея перед глазами и ушами примеров других поэтов, и практически все, кто был отмечен премией в разные годы и века, – от Елены Шварц до Иры Шостаковской – как любимые старшие сёстры и братья, чьей смелости ума и дела завидуешь – и перенимаешь невольно, помимо ценностных громадин, всякие жесты и словечки, больше и больше очеловечивающие внутричерепную мелодическую машину.

Художественный, осознанный, риск «Лосиного острова» – в выведении этих жестов и словечек на передний план, вообще в разноразмерности, разномастности, чуть ли не в разноприродности стихотворений, составляющих книжку. Здесь есть – именно по их структуре, костяку, определяющему степень развитости и подвижности «сообщения», – стихотворения-звери, стихотворения-стулья, стихотворения-клочья дыма. Книга – попытка задать внятный, не распадающийся, но и свободный объём сосуществованием совершенно разных глубин, «своих правд», внутренних возрастов этих отдельных стихотворений, сделать такой «Дом в разрезе». В котором попугай цитирует Гуссерля, дура-старшеклассница дочитывает «Тропик Козерога», дядька с совершенно разбитым сердцем напевает три ноты какой-то ерунды, допивает, и пустая эта бутылка с высокого этажа бьётся о стенки мусоропровода предсмертной головой. А потом вдруг, неизвестно кому, вспоминается вечернее поле. Я очень счастлив, что такие вот неожиданно «консервативные», технически-тематически архаизирующие моменты, которых в новейших стихах у меня больше, чем в прежних, распознаны как осмысленные и оправданные, как поворот не ума, а сюжета – год за годом растущей во все стороны встречи всего на свете с по-разному ритмизованными словами.

И, наверное, что-нибудь будет совсем неожиданное впереди.