Дамы и господа,

Мне странно и страшно быть здесь сегодня. Впервые выступаю перед аудиторией, и более того – на иностранном языке. Эта ситуация напоминает начало одного стихотворения Виктора Кривулина:

где же я? там. ну а где же я там
между ребёнком и стариком

Можно, по Алле Горбуновой, подумать, будто «тибетский монах есть на свете, который всё ведает про меня». Пусть поможет тибетский монах...

Уже два десятилетия с половиной (или больше) я занимаюсь русским языком, а среда, в которой я живу и работаю, не имеет ничего общего с славянскими культурами. Окружающие считают меня человеком с экзотическими интересами. «Зачем ты так часто ездишь в Ленинград?»

Кто-то говорит, что любовь вообще возникает случайно. Я до сих пор не знаю, почему решил изучать русский язык и литературу. Закончив школу, я только знал, что люблю иностранные языки. Осенью 86-го года я попал на лекцию о русской литературе – профессор говорил про Обломова. Меня очаровала обломовщина, образ русского человека, который лежит на диване, любит пироги с грибами, женится не на той девушке…

Будучи выпускником болонского университета, я стал работать сперва на почте, потом в болонской мэрии – я выписывал штрафы за неправильную парковку, т.е. сотрудничал с городскими гаишниками. Потом было справочное бюро на центральной площади города, а сейчас ЗАГС. Работа порой скучная, зато постоянная, это, конечно, немаловажно, особенно сейчас, когда многие знакомые остались без работы. По утрам я выписывал штрафы водителям, а по вечерам переводил стихи для «Антологии новейшей русской поэзии».

Всё это напоминает одно стихотворение Ивана Ахметьева:

утром в метро
я чувствую себя
как рыба
которую выбросили
из реки сна.

Я начал переводить русскую поэзию в 92-м году. Первый поэт – Анна Ахматова, я перевёл её «Реквием» для миланского журнала «Поэзия». Сначала переводил поэтов Серебряного века, а в 99-м году перешёл к современникам – когда составил маленькую подборку «Поэты Вавилона» для журнала «Поэзия». Благодаря моим поездкам в Северную столицу и моему личному общению с её поэтами, я хорошо знаком с современной петербургской поэзией. Елена Шварц, Сергей Стратановский, Виктор Кривулин, Сергей Завьялов, Дима Григорьев, Валерий Земских... Из московских поэтов я переводил концептуалистов – Дмитрия А. Пригова и Льва Рубинштейна, минималиста Ивана Ахметьева. То есть в эти годы главным образом занимался творчеством «живых классиков», которые начали писать стихи в советское время. Для меня важной работой была «Антология новейшей русской поэзии» (Милан, 2003), над которой я работал почти год, – 24 автора, от Г. Сапгира до Д. Давыдова. И ещё важными были сборники Лены Шварц, Васи Филиппова.

В Питере я мог бы умереть, но я встретил там настоящую дружбу, настоящую поэзию. У Димы Григорьева можно прочесть:

Реки, которые нас уносят,
жёлтые, белые, чёрные, чаще мутные,
чем прозрачные,
начинаются весной,
заканчиваются осенью,
где домики дачные,
сад-огород,
где реки, которые нас уносят,
наши дети легко переходят вброд.

В квартире Лены Шварц мы с ней и с собачкой Хокку ужинали, время от времени я поднимал глаза на древние иконы, висевшие на стене. «Съедобно?» – спрашивала она, указывая на борщ, который сама приготовила для меня. Было здорово гулять с Леной по Перудже. Хотя она была недовольна чтением на фестивале (публика невнимательная, непрофесиональные актёры читали мои переводы её стихов), но всё равно была в восторге от Италии. Приехав в Ассизи на такси, мы попали в собор св. Франциска во время службы, мы с ней обменялись рукопожатием, как принято на католической службе перед причастием.
Она написала о себе:

Варварской крови грубые токи
В теле моём.

Rozze correnti di sangue barbaro
Nel mio corpo.

Совсем недавно я случайно напал на эти стихи Лены:

Наш тазобедренный вертлюг
Как нетопырь или лопух...
Удобен, но смешон костяк –
Складной невидимый дурак.

Она писала и про мой «любимый сустав» – в феврале будущего года у меня будет вторая операция на тазобедренном суставе. Лена гордилась тем, что в её стихах упоминаются почти все вещи на свете.

Для меня важную роль играла ферганская поэтическая школа, как опыт наведения мостов между Востоком и Западом. Я готовил разные работы про неё. Кстати, Шамшад Абдуллаев, лидер этой школы, был лауреатом премии Андрея Белого. Меня поражает, как он свободно переходит от узбекской истории к классической китайской поэзии, от мирового киноискусства к итальянским поэтам. Замечателен его стих «В любое время слышится gre gre» – это подражание кваканью лягушек, как писал наш итальянский поэт Джованни Пасколи.

Мы с Сашей Ильяненом совершали замечательные прогулки по Питеру и по пригородам, разговаривая о разном. Я люблю его дневниковую фрагментарность, его кино-хронику. «Гибель листьев, люди в оранжевых комбинезонах, женщины как у Шекспира хоронят листья». В марте этого года мы с Сашей посетили Смоленское кладбище – долго искали и нашли могилу Васи Филиппова.

Василий Филиппов – необычный поэт, ни на кого не похожий. Бытописатель неподцензурной ленинградской культуры. «Мне снилось, будто я летаю на облаке» – чудесный стих, который я выбрал для названия одного из сборников переводов. Вот стихотворение «День рождения»:

Сегодня День рожденья.
Меня преследует старости наважденье.

Мне тридцать лет,
Но я ещё не похож на скелет.
Вспоминаю пятилетний лазарет.

На Арсенальной я провёл два с половиной года,
Но наконец-то свобода,
Наконец-то вокруг меня живая природа,
И голубь крылами жемчужными бьёт с небосвода.

Oggi è il mio Compleanno.
Mi perseguita l’ossessione della vecchiaia.

Ho 30 anni,
Ma non assomiglio ancora a uno scheletro.
Mi ricordo l’ospedale quinquennale.

All’Arsenal’naja ho trascorso due anni e mezzo,
Ma finalmente ho la libertà,
Finalmente ho la natura viva attorno a me,
E un colombo dimena le ali perlacee dalla volta celeste.

Филиппов поражает простотой и наивностью – такие черты напоминают характерную для русской культуры юродивость.

Сейчас, к сожалению, наступило тяжёлое время для поэтических изданий. Из-за экономического кризиса люди всё меньше покупают книги. И раньше говорилось, что в Италии поэтов больше, чем читателей. В январе выйдет трёхсотый номер журнала «Поэзия», и пока неизвестно, что будет дальше – грустная судьба для главного в Италии литературного журнала. Как писал Козьма Прутков: «Издание некоторых газет, журналов и даже книг может приносить выгоду».

Наконец в этом году я смог перевести и опубликовать «Сочинения Арно Царта», о чём Лена не раз меня просила. Там Лиса рисовала на снегу иероглиф двойного счастья. И сейчас я нахожусь в Питере, здесь снег – я сам нашёл своё двойное счастье.

Сергей Стратановский написал в 85-м году:

Кто такая Утопия?
Это утопленница
В мутной, нечистой воде...

Мою утопию я стараюсь оберегать, чтобы она не утопилась в мутной воде моих будней.

Декабрь 2014